Человек с железного острова
Шрифт:
– Все удачно, сейчас преображаться будем! – и из-за камня в меня летит куча тряпья, в которой с некоторым трудом можно узнать урховскую обмундировку, от нее разит аммиаком и гнильем. Противно на себя эту дрянь натягивать прямо до озноба, я недовольно бурчу:
– Почище чего нашла бы, не было, что ли?
– Вот именно не было. Грязнее – пожалуйста.
Бр-р-р, совсем гадко, но зато теперь я не уртазым-могуз Алек, а белый урх Ус Келью, судя по клейму на спине.
– Оружие поди возьми!
Я лезу за камень и чуть было не сплевываю: там сидит черноволосая кудрявая орчанка во всем своем коварном великолепии, да без двух передних зубов, да и красивая к тому же. Весьма трудно привыкнуть к тому, что это та же самая Анлен и есть, только с маской, а может, и вправду внешность поменяла. Интересуюсь – действительно поменяла. Со мной такие вещи делать слишком сложно, поэтому на меня просто красящий наговор кладется, а внешних изменений и не нужно – моя обросшая порядком рожа достаточно грязна и злобна.
Прежнее мое одеяние горит синим пламенем без искр
– Ладно, пусть будет. Что теперь?
– Теперь пошли, ты выглядишь совсем неплохо. Если что – разговоры, да и действия тоже предоставь мне, кстати, так и по ролям надо – Матаха была главней.
– Ты б ясней говорила, а?
– Ус Келью и Матаха шли с поручением к смотрителям в эту долину. В дороге с ними случилось несчастье, они заблудились, вышли к обрыву, зачем-то разделись, а потом упали вниз, прямо в туманный кокон. Кстати, это и разбудило первое из чудовищ, а потом все по цепочке пошло.
– Ты, небось, поспособствовала?
– Ну… – Анлен кокетливо скромничает, – разве что совсем немного… Зато теперь мы воспользуемся их именами. Отсюда все, кто успел, в панике бежали, почему бы и нам не быть такими дезертирами? Эта…
Я вставляю слово:
– Легенда?
– Ну, пусть так, звучит красивее, чем «ложь». Так вот, эта легенда поможет не выделяясь приблизиться к нашей цели. А отсюда надо убираться – Друг может не поверить, что происшедшее – случайность.
Вывод законный, мы начинаем спуск вниз, солнце печет в спину, и под брезентом Усовского балахона я растекаюсь и варюсь. По дороге попадаются обломки телег – наверное, разлетелись они от слишком быстрой езды. Несколько домиков, пара затоптанных краболовов, и ни одной живой души вокруг, до самого дна долины, а в конце дороги – здравствуйте. Растянувшись в обе стороны от дороги, стоит с небольшими интервалами цепь странного вида охраны. Различных народов, ростов и типов, одежда почти вся рваная и ветхая, но на каждом – по новенькому поясу, блестящему золотым шитьем. На ногах никакой обуви нет, босиком стоят и лица спокойные, слишком спокойные даже. Мы приближаемся к цепи постепенно, и чем ближе, тем больше всяких подробностей различить можно. А это уж совсем непонятно! В строю несколько, вне всякого сомнения – эльфов! Это что же, Друг уже и открыто светлых в свою руку взял? Или это против него войско идет? Анлен спокойно вышагивает рядом, я тоже стараюсь, все больше округой любуюсь или под ноги, чем вперед, смотрю. Где-то метров за тридцать до цепи не удержался, поднял глаза – и в области живота начинается дрожь. Третьим справа, так же ровно, как и все остальные, с таким же лицом, ничего не выражающим, стоит в строю Граф. В той же самой рубахе, от которой я отрывал полоски на забинтовку его златокудрой башки. Он не может меня не видеть, или его сбивает с толку мой маскарад? Кинуться бы к нему, крикнуть радостно, но мертвая тишина и каменное спокойствие стражи давят собою все подобные порывы. Когда до нее остается всего-то шагов пять, ближайший воин – гном с полуободранной бородой – делает шаг в нашу сторону и без выражения говорит:
– Идите влево вдоль. Дальше десяти шагов не отходить, ближе пяти не приближаться.
Идем, как овечки, по ниточке. Мимо Графа проходили, я взглянул украдкой – вроде все на месте, но глаза какие-то не такие. Мертвые глаза.
Идти приходится далековато. Изредка, обходя камни, я приближаюсь к границе либо десяти-, либо пятишаговой зоны – тотчас ближайшие воины кладут руки на ножи или поднимают копья, и так пока цепь не упирается в отвесный склон, прямо под которым раскинута палатка. У двери часовой, сзади пара телег с лошадьми, и прямо на камнях лежит резерв золотопоясных – штук до сотни будет. Из палатки выходит еще один оборванец с серебряным обручем на лысом черепе и равнодушно моргает огромными глазами. Следом еще один краболов, но уже как-то более живой, и одет нормально. Долго выспрашивает у Анлен, что и как – она купоросит ему мозги вполне квалифицированно. Заканчивается разговор довольно мирно – трое золотопоясных конвоя, два орка и гном, и сообщение, что «дальше с вами еще поговорят подробней, вы первые, кто из этого места живым пришел».
И опять идти, теперь уже вверх, наискось по склону, противоположному тому, по которому мы шли с перевала. Он и поположе, и поотрадней – травка, деревья довольно плотно стоят, и даже цветочков две штуки я видел. Дорога натоптанная, хорошо видна – то есть в наступающих сумерках мы ее не теряем. Я конвою отдохнуть предлагаю – гном в ответ тихо говорит:
– Идти еще не больше двух часов, а там вы получите еду и отдых, – и снова замолкает. Неразговорчивый попался конвой, а с Анлен по тактическим соображениям беседовать и вовсе не стоит, и топаем в тишине, как немые, бессловесные, так сказать. Постепенно темнеет, и один из конвойных зажигает факел, ловко действуя кремнем и обожженной тряпкой, а потом снова впадает в как бы полусонное состояние. Хоть бы птичка какая-нибудь запищала или цикада скрипнула. Такая обстановка отнюдь не способствует успокоению напряженных нервов, и я машинально вслушиваюсь, как шуршит под ногами щебень, а затем такой же хруст раздается впереди – навстречу движутся две темные фигуры, без огня идут.
– На своем горбу меня потащите?
В ответ мне затыкают рот грязной тряпкой, и на зубах теперь скрипит песок. Без излишней аккуратности волокут меня опять к дороге, и рядом тем же манером Анлен, опутанную сетью и оглушенную, видать, вдобавок. Вытаскивают нас на туда как раз в тот момент, когда луна вылезает из-за величаво проплывающей тучи. Место события как фонарем освещено, и я даже мычание в тряпочку от удивления издаю. Гном лежит в луже своей крови, стрела по-прежнему торчит в боку, но он жив и бесстрастно глядит куда-то вдаль. А там, где должен бы лежать труп орка – полуистлевшие кости, в которых можно распознать скелет, впрочем, скелет, опоясанный все той же роскошной перевязью, перебитой посередине. С другой стороны дороги появляется невысокий человечек самого что ни на есть простецкого вида, но в то же время чувствуется некий подвох в его простоте. Мужичок опасливо наклоняется к гному и резким движением расстегивает пояс. На моих изумленных глазах, и все-таки неуловимо, гном теряет всякое сходство с раненым воином и превращается в раздутого полуразложившегося мертвеца. Раздается хрипловатая команда на незнакомом мне наречии, и меня снова хватают и волокут все дальше и дальше от дороги. Короткая остановка, меня ощупывают и вытаскивают кинжал, расписанный западноэльфийскими рунами, как я его не прятал, а все без толку. Положили меня снова на землю носом вниз, и ничего видеть я не могу, только разговор слушаю спокойный, хотя я бы удивился, у урха эльфийскую вещь из-за пазухи вытащив. Тянется это недолго, один из носильщиков развязывает мне ноги и моим же лезвием тычет в спину. Кое-как на ноги поднимаюсь и оборачиваюсь поглядеть, кто же это так квалифицированно нас повязал? Сзади стоит свирепого вида вахлак, а чуть поодаль еще один. А я-то после Орогоччу ни разу их не только не видал, но и не слыхивал про них даже. Получается, они и тут живут? Ничего не понимаю. Вахлак на мои оглядывания не обижается, а просто нажимает на нож – мол, давай двигай. Я не противлюсь, только философски думаю про себя над превратностями судьбы: из-под одного конвоя в руки другому попал, потом вот третий, и будет ли еще продолжение?
Луна уже вылезла высоко, ее время от времени закрывают темные клочья, но свет есть. Наш путь приводит к небольшой прогалине между деревьев, на середине которой стоит железная конструкция, внутри которой, видимо, горит огонь, но сюда пробиваются только слабые отсветы, потайная переносная печка, одним словом. Вокруг нее лежат и сидят с десяток вооруженных вахлаков, и рядом, но отдельно – трое простецких мужичков, навроде того, что я видал на дороге: рубахи, штаны, на ногах нечто на лапти похожее, бороденки короткие, но пухлые. А над поляной между деревьев растянута настоящая маскировочная сеть, или я совсем спятил! Пока я соображаю, откуда она здесь, происходит такое, что я оказываюсь окончательно добит. От костра подходит бородатый светловолосый человек, и один из вахлаков, доложив ему что-то по-своему, становится по стойке смирно и отдает светловолосому честь. Я, совершенно ошалев, начинаю смеяться в ту же самую тряпку. Светловолосый удивленно глядит на меня и что-то приказывает – меня волокут в сторону общей компании, где уже чернеет сверток с моей соратницей. Она уже в себя пришла, но говорить не может – ее рот замотан длинной лентой в несколько слоев. Я пытаюсь успокоиться, но сетка над поляной не дает этого сделать, и все накопившееся за последние два дня и две ночи напряжение разряжается в совершенно диком смехе, который со стороны, наверное, похож на страстное мычание какой-нибудь домашней скотины. Угомониться удается не скоро, но усталость все же берет свое, и, заснув, я наслаждаюсь бредовыми картинами: орки, марширующие на плацу, Кун-Манье в форме трехзвездного генерала, и эльфы в кольчугах и при луках, идущие в атаку на танках. Еще там мы со Знахарем и Амгамой кого-то спасали, и прочие выверты подсознания.
Подъем – уже и солнце светит, и ветерок дует. Вахлак, меня разбудивший, берет меня под мышки и устанавливает в вертикальное положение. Анлен выпутывают из сетки, и рядом трое лучников – на случай, если мы с нею начнем дурить. От чуть-чуть дымящей печки вразвалочку подходит светловолосый. Я вспоминаю свой сон, гляжу на него и прикидываю, что этот начальничек весьма смахивает на Амгаму, и даже не смахивает, а это он самый и есть. А если так, то и вахлаки, наверное, не здешние, и сеть маскировочная понятна, и все прочее, вот только мужички… кстати, где они? Словно и не было их. Ну-ка, что скажет мой разлюбезный товарищ юности мятежной? Любезности в нем оказывается немного. Амга требует сведений об оцеплении, о причинах его появления, об окрестных долинах – отвечай не хочу. Кляп вынимается, но я вместо ожидавшихся сведений говорю: