Человек с железным оленем
Шрифт:
– Поехали. Только я на велосипеде — теплей! — согласился изрядно продрогший путешественник.
– Как хочешь. Опять хлопнешься. Ха-ха-ха!
Паря по сено поехал,
Паря за угол задел,
Переметник оборвался —
Паря с воза полетел,
– озорно затянула сибирячка.
Через полчаса показалась деревня. В центре, на взлобке, шла горячая стройка.
– Видал? — гордо кивнула девушка. — кулацких дворов амбары свозим, колхозная усадьба будет…
***
Полтора месяца занял у Травина путь от Иркутска до сказочного сибирского богатыря, "брата полярных морей", — Енисея,
Преодолены последние километры снежных наметов,
Медленно проезжая по его улицам, Травин дивился встречавшимся на каждом шагу контрастам. Рядом с тяжелым белокаменным собором приютился за кованой оградой терем-теремок, изукрашенный от завалинки до конька причудливым деревянным кружевом. Кажется, только что сошел этот терем с самоцветного полотна Васнецова. Слева от него высится безвкусный трехэтажный "доходный" дом, сляпанный в купеческом стиле "модерн". А вот целый квартал роскошных особняков, принадлежавших до революции лесопромышленникам, хлеботорговцам, владельцам золотых приисков и скупщикам пушнины. И все это окружено приземистыми домишками, подслеповатые оконца которых ревниво прикрыты от чужого взгляда толстыми ставнями. Но был и другой Красноярск — город боевого сплоченного рабочего класса, который в 1905 году смело поднял красное знамя революции в Сибири и хоть на короткое время, но взял тогда власть в свои руки. Был город смелых плотогонов и мореходов, давший нашей Родине едва ли не больше прославленных арктических капитанов, чем поморский Мурманск.
И в историю мировой культуры внес свою лепту Красноярск. Здесь жил и творил русский художник Суриков. Великий потомок енисейского казака воспел во многих чудесных картинах историю и красоту родного края, на просторах которого спрячется без остатка старушка-Европа: от Тувы на юге — до островов Северной Земли протянулся он.
В 1929 году, когда спортсмен Глеб Травин вступил на улицы Красноярска, город еще только расправлял плечи.
За Енисеем кончилась Восточная Сибирь, а дальше, до самого Урала, — великая Западно-Сибирская низменность. Отсюда Глеб поехал уже навстречу весне, навстречу иным, новым трудностям.
В начале апреля — Новосибирск с его цилиндрической бетонной обоймой нового элеватора. Обь в ноздреватом тяжелом льду, забереги, как реки. Молодой сибирский гигант еще не осмеливался перешагнуть через могучую реку, туда, где в настоящее время раскинулся его мощный промышленный район — Кривощеково.
Отсюда крутой поворот на юг, в степи.
С момента выезда из Владивостока прошло полгода. Все это время велосипедист прокладывал путь через метели, распутицу, снежные заносы, неуклонно выдерживал жесточайший режим. С рассветом — подъем, минуты на то, чтобы привести себя в порядок, умыться до пояса водой или обтереться снегом, смотря по условиям ночевки; завтрак, осмотр велосипеда — и в седло. Ни папиросы, ни чарки водки, никакой дополнительной одежды и, как всегда, собственная шевелюра в качестве головного убора. Закаленный организм не поддавался простуде. Но все же на юг Травин повернул с охотой.
ГЛАВА 5. НА ЮГ, НА ЮГ…
ЗА ИРТЫШОМ, через который велосипедист переправился в Семипалатинске, раскинулись казахстанские степи. Покрытая еще кое-где плешинами снега, бескрайняя равнина дышала весенней зеленой
Первого мая он прибыл в Талды-Курган: прямые, утопающие в садах улицы, арыки и шумная река Каратал — одна из семи, в бассейне которых раскинулась область, названная еще в старину Семиречьем.
Навстречу ему деловито шла пожилая казашка с улыбчивым скуластым лицом. Она взглянула на путника и, очевидно, вид загоревшего до черноты, полуголого мужчины, восседавшего на тяжелом исцарапанном велосипеде, показался настолько диким, что ее густые черные брови поднялись до самого цветастого платка, искусно охватившего голову.
У дверей своих домиков, на которых алели флаги, судачили молодые женщины в кокетливых войлочных и бархатных шапочках. Лица у всех были открыты.
"Где же восточный «домострой», о котором он так много читал в книгах? Где же закутанные до глаз в черные покрывала женские фигуры, которым шариат запрещает показываться посторонним мужчинам?" — думал Травин, проезжая в сопровождении вездесущих мальчишек по праздничным улицам.
Так что же это — Восток или не Восток?
Недоумение рассеялось лишь после обстоятельной беседы с секретарем городского Совета. К нему Глеб зашел поставить отметку в паспорте.
– Садись, друг. Приветствую тебя в нашем цветущем городе, — сказал Травину стройный молодой казах, подавая сильную руку. — Наш город — твой город. Живи, пожалуйста, сколько пожелаешь… — И, пытливо взглянув на посетителя, секретарь продолжал: — Республика наша, как сынок, — первые шаги делает. И люди нам нужны, ох как нужны. Салам нашим старшим братьям — русским большевикам: к счастью идти помогают… Да, люди нужны… Вот ты спортсмен. Это хорошо. А что ты еще можешь? Только ногами крутить или мозгами туда-сюда шевелить и руками работать можешь? — И, узнав, что Травин электрик и механик, хозяин даже языком зацокал от удовольствия:
– Слушай меня, оставайся. Жилье дадим. Жениться захочешь — сам твоим сватом буду. Чем наши девушки плохи? На коня птицей взлетит, гикнет — только пыль заклубится. Плясать пойдет — столетний старец и тот на месте не усидит… А как беш-бармак из барашка приготовит– язык проглотишь. Слушай, я сам недавно женился… Почему улыбаешься? Несерьезный ты человек немножко…
– А скажите, почему у вас женщины лица не закрывают? — спросил Глеб.
– Потому, что казахский народ был всегда кочевым народом, наша жизнь в степи, в седле проходила. Для нас женщина не забава, не гурия какая-нибудь, а друг верный, товарищ в труде, понимаешь?.. А представь всадницу, закутанную в паранджу, скачущей за табуном. Смеешься? Вот, теперь смейся, я не обижусь.
Слушая это, Травин невольно возвращался мыслью к Камчатке, где рука об руку с русскими строили новую жизнь корячки, ительменки, эвенки, где женщина также ни в чем не уступает мужчине. А секретарь исполкома продолжал:
– Казахская женщина, если надо, дикого жеребца усмирить может и против волка степного с одной камчей выйдет… А верность супружеская от паранджи и затворов не зависит. Слыхал, наверное, как Ходжа Насреддин к султану в гарем пробирался? Правда, мусульманский обычай и у нас признавали. Только наш народ немножко обманывал Магомета. Видел, у пожилых женщин шея и подбородок белыми платочками прикрыты? Вот тебе и паранджа.