Человек с железным оленем
Шрифт:
Печора уже около Усть-Цильмы в два километра шириной, а ниже разливается еще вольготнее. Но чем севернее, тем тоскливее ее берега. Леса сменяются рощицами корявых деревцев, а затем тундрой. Веером, из десятков проток, выходит река в Баренцово море. В ста километрах от устья, в крошечном поселке Белощелье, Глебу была поставлена печать, можно сказать, с исторической надписью: "Временная организационная комиссия Ненецкого округа". Теперь на этом месте расположен город Нарьян-Мар — "Красный город", центр Ненецкого национального округа, крупный порт. А тогда председатель оргкомитета по современным понятиям даже рабочего места не имел: вся власть на ходу, бумаги в кармане.
– Как
– А что изменится завтра?
– Как что? Ночь кончается.
И действительно, на следующий день впервые после долгой полярной ночи показалось солнце. Сначала над темно-серым горизонтом возникли огненно-желтые полосы. Словно зарево далекого пожара, охватили они часть неба — и вдруг из пламени выскочил приплюснутый, и оттого кажущийся непомерно широким, красный солнечный диск. Он почти тотчас исчез, а вскоре погасло и само зарево. Но все-таки свершилось: давящая все живое ночь побеждена!
С каждым днем солнце поднималось выше и все дольше держалось на небе. Но оно не было похоже на старое доброе солнце, какое Глеб привык видеть. Нет, красное, зловещее. А однажды вдруг появились сразу два солнца. Одинаковые красные шарики подпрыгнули над снежными наметами тундры, словно подброшенные рукой невидимого жонглера. Затем они начали сближаться и — вот уже слились в один огненный шар…
Потрясенный велосипедист не скоро вспомнил, что о подобном явлении "ложного солнца", так называемом "гало", возникающем как результат преломления солнечных лучей в атмосфере, он когда-то читал.
ГЛАВА 2 . ШКОЛА ВЫДЕРЖКИ
В ОДНОЙ из печорских проток Глебу попался полуразрушенный лесопильный заводик. Впереди искрилось застывшее море, а справа — бескрайняя скатерть Болшееземельской тундры. Через нее-то и рассчитывал пробиться велосипедист к Югорскому шару. Хорошо бы приспособить машину к движению по рыхлому снегу. Задержавшись на лесопилке, он занялся переоборудованием велосипеда.
Главное в придуманной им конструкции — так называемые "коньки-лыжи". Переднее колесо велосипеда он поставил прямо на лыжу, которую прикрепил на вилке. Заднее — ведущее — имело пару лыж. Они располагались с боков, по обе стороны колеса и чуть выше шины, упиравшейся благодаря этому в снег. Для того, чтобы лыжи шли и по льду, Глеб вбил в полозья лезвия, приспособив для этой цели куски старых поперечных пил.
Теоретически все казалось правильным. Конструктор считал, что сможет ехать даже под парусом. И в самом деле, на льду это довольно громоздкое сооружение — "велосани", говоря по аналогии с аэросанями, пошло довольно хорошо. Но на берег не выйдешь: как рыхлый снег, так ведущее заднее колесо прокручивается, буксует. Очевидно, его сцепление со снегом перекрывается торможением лыж. Изобретение оказалось неудачным. Жаль потерянного времени…
Шел февраль, день прибывал, можно учитывать кое-какие видимые ориентиры. На морской карте их наставлено немало: приметные скалы, мысы, возвышенности, становища, часовни и даже кресты. Тот, кто ставил их над могилами товарищей, даже и в таком случае проявлял заботу и о живых: если встать лицом к надписи на кресте,
Возле берегов — россыпь мелких островов и скал, тянущиеся в море мысы. Но первые же десятки километров показали, что определяться по островкам очень трудно. То они засыпаны снегом, то сливались с грядами торосов или с прибрежной тундрой. Отсчитывая километраж по циклометру, Глеб кружил по извилистому берегу от ориентира к ориентиру, сверяясь с картой. На компас глядел не часто. Его роль отлично выполняет путевой флажок на руле. Он всегда натянут ветром и имеет определенный угол к движению велосипеда. Остается мимоходом следить за этим углом. Но самое трудное, настоящая беда — это рыхлый снег. В низинах можно утонуть. Движение исключительно медленное, в иные дни по десять-пятнадцать километров. Неважно и с питанием. Промышлять тюленей он еще не научился, а запас галет и масла, взятый в Усть-Цильме, кончался.
На мысу, расположенном против острова Песякова, узкого и длинного, вытянувшегося параллельно берегу, Глеб встретил становище ненцев (печать — "Большеземельский кочевой самоедский совет").
Велосипедиста окружили люди, одетые в просторные меховые одежды, с румяными смуглыми лицами. Председатель совета на ломаном русском языке объяснял, что такую же машину он видел в прошлом году в Архангельске, куда ездил на большое собрание… Он даже попробовал взобраться на велосипед, чтобы пояснить сородичам принцип движения на нем, но не удержался, вызвав своим падением дружный смех.
Глеб немало прочел о Севере, о его народах, несчастных-де уже по той причине, что живут в Арктике. А перед ним были веселые, жизнерадостные люди, одетые в самобытное красивое и удобное платье, трудолюбивые и гостеприимные.
После ужина и рассказов о Большой земле спортсмен стал держать совет, как лучше пройти на Югорский шар.
Председатель, внимательно разглядывавший его карту, ткнул пальцем в остров Долгий.
На северной трассе
– Через него иди, морем. Держись дальше от берега, там лед ровнее и снега меньше. Рыбы тебе дадим.
Так и решили. Глеб спустился на лед. Но опыта движения по полярному льду у него еще нет. Снежные заструги и торосы, мокрая наледь — "рассол", трещины — все это преодолевалось с очень большой затратой сил.
Вечерний отдых теперь поистине заслуженный. У Глеба с собой палатка-восьмиклинка, сшитая из двойной бязи. Основанием для нее служит велосипед. Поставит спортсмен свою верную машину по направлению движения, колеса зароет в снег, а на седле укрепит насос. Получалась мачта, на которой растягивалась вкруговую палатка. Засунет в один торбаз обе ноги, другой под бок, под голову — куртку. И, не снимая мехового комбинезона, вытягивается вдоль велосипеда. Иногда даже свечу зажжет. Светло и тепло. Растяжимо понятие о комфорте…
Но недаром говорят: хорошо то, что хорошо кончается. Как-то проснувшись, путешественник обнаружил, что не может пошевельнуться в своей постели: примерз ко льду, да еще спиной. Ночью, по-видимому, где-то рядом образовалась трещина. Выступившая морская вода намочила одежду, которая, застыв, превратилась в ледяной склеп.
Втянув руки из широких рукавов под куртку, Травин с трудом добрался до закрепленного на поясе ножа и, двигая одной лишь кистью, начал методично обивать себя массивной ручкой. Освободив рукава, принялся работать уже лезвием, окалывая лед вокруг туловища…