Человек случайностей (др. изд.)
Шрифт:
– Но в высшем смысле мы добры только для того, чтобы быть добрыми.
– Где этот высший смысл? Там, где стояли эти люди? Я и в этом уже не уверен. Каждый хочет, чтобы стало лучше, уверен, что должно быть лучше. Не должно быть ни голода, ни страха. Это очевидно. Но когда выходишь за пределы очевидного, туда, где раньше был Бог…
– Но мы можем обойтись без Бога!.. Без Него лучше, не так ли?
– Так подсказывает чувство?
– А разве оно ошибается?
– Не знаю.
–
– Существуют абсолюты, по отношению к которым напрасно искать причинность: натыкаешься на некую стену. Но это не моральные абсолюты. Может быть, именно такого рода абсолюты делают моральные невозможными. Когда вокруг туман, все равно, в какую сторону идти.
– Но это же отчаяние!
– Отчаяние – не более чем слово.
– То есть вы хотите сказать, что в результате ужасных деяний современного человека мы получили возможность увидеть то, что ранее было скрыто.
– Увидеть, что никаких категорических императивов не существует.
– Поэтому мы в конце концов и терпим неудачу? Несемся – и лбом об стену?
– Не совсем так. В сущности, что такое неудача? Просто когда доходишь до некоторой точки, твои расчеты неминуемо разваливаются. Как в теореме Гёделя. Неотъемлемая часть существования. Может быть.
– И нет никакой глубины?
– Не в том дело. Конечно, сейчас все видно яснее, потому что старый религиозный туман рассеялся.
– Но вы же хотели стать монахом!
– Это нечто совершенно иное.
– Иного быть не может! – воскликнул Людвиг. – Никогда!
– Именно так всегда утверждают философы, – усмехнулся Мэтью. – Еще чаю?
– Но должен быть какой-то выход.
– Подземная река? Мы знаем, куда она ведет.
– Еще один ваш безумный абсолют.
– Да.
– Вы меня расстроили! – воскликнул Людвиг и засмеялся: – Грейс любит такие пирожные. Она их называет «теннисные мячики».
– Как она поживает?
– Прекрасно поживает. Я рад, что вы не видели нашей ссоры.
На недавней вечеринке Грейс вдруг воспылала бешеной ревностью из-за того, что Людвиг так долго говорил с Карен. Она все высказала. Людвиг со всем согласился. И почувствовал, что его любовь стала еще сильнее, несмотря на боль. Жалеть себя и чувствовать, что любовь становится все сильнее, – это приятно.
– Собираетесь вдвоем в Ирландию?
– Да, мы решили повеселиться вовсю перед тем, как свадебные хлопоты
– Хорошо придумано.
– Вы считаете, что я должен держаться того, в чем уверен, и будь что будет?
– Да, и не поддавайся чувству вины.
– Я не хочу попасть в эту западню.
– Ты по своей природе человек, отягощенный виной.
– Я беспокоюсь о родителях.
– Они смирятся, им придется смириться.
– Мне иногда кажется, что в избавлении от чувства вины есть что-то постыдное.
– И это вполне естественно. И еще ты наверняка иногда чувствуешь неодолимое, острое желание – быть наказанным. Но при этом твои самые глубокие, самые важные мысли к этому мимолетному стремлению никакого отношения не имеют.
– Возможно, вы правы.
– Видишь, у нас еще остались слова.
Людвиг усмехнулся.
– Слова – это уже немало.
– Не исключено, что, кроме слов, вообще ничего нет.
– Значит, вы считаете, что…
– Ты не принадлежишь к тем героям, о которых мы только что говорили. И все указывает на то, что тебе нужно продолжать нынешнюю, естественную для тебя линию действия.
– Одной естественности мало.
– Именно так ты думаешь, и именно здесь, в твоем самом слабом пункте, проявляется чувство вины, тревога, что подумают родители, глупая забота о сохранении благородного лица. Ты огорчен. Ты все хотел бы устроить так, чтобы считать себя абсолютно правым и обладать стопроцентной уверенностью. Тебе кажется, что такое возможно.
– А разве нет?
– Нет.
– Я возьму еще пирожное… Значит, по-вашему, добродетель – это иллюзия?
– Понятие добродетели несет в себе вдохновение, оно важно, в каком-то смысле необходимо.
– И вместе с тем иллюзорно?
Мэтью видел, как там, на свежем воздухе, ирландец прикорнул под раскидистым орехом.
– Какой смысл в нашем разговоре? Немногие люди достигают этого пункта. Не хватает слов.
– А герои, о которых вы говорили?
– Сознание правильности своих действий может придать им силы – ненадолго.
Людвиг даже присвистнул.
– Кстати. Ты виделся с Дориной?
– Нет.
– Мне кажется, ты должен пойти.
– «Должен» – странно слышать это слово из ваших уст.
Оба рассмеялись.
– Ты сможешь увидеть ее у Тисборнов. В их доме все будет куда проще и куда менее драматично.
– Да, я знаю. – Людвиг едва не проговорился, что Гарс написал ему о Дорине. Более того, он чуть было не рассказал о человеке, убитом в Нью-Йорке на глазах у Гарса. И он решил о Гарсе сейчас не вспоминать. Он поддался нелепому чувству – что Мэтью его собственность. И открыл ему свое сердце. Как легко это случилось.