Человек случайностей
Шрифт:
– Забегу на свою старую квартиру, возьму кое-что из одежды, потеплее, ведь погода такая непостоянная.
– Да, скоро осень, это чувствуется.
– Знаешь, ведь там у меня Гарс теперь живет. Сделал небольшой ремонт. Квартира стала неплохо выглядеть. И ванная.
– Прекрасно.
– Удивляюсь, как мало надо – несколько взмахов кисточкой, стильные обои и порядок.
– О да.
– А, чуть не забыл. У Гарса роман выходит, осенью. Тот, который он написал в Америке.
– Молодец.
– Сумасшедшая, авангардистская штуковина, кажется,
– Помню.
– Ну так вот, Гарс исправляет, и, может быть, тоже издадут. Он передает Монкли часть своего гонорара.
– Благородный жест.
– Иначе он не мог поступить. Я был у Монкли на прошлой неделе. Плетет корзины. Он теперь просто ангел.
– Прелестно.
– Все, побежал. Ведь мне еще нужно приготовить ужин, я обещал Мэвис. У нее тоже столько дел. Сегодня потратила весь день на устройство ребенка уборщицы в специальный интернат.
– Мэвис очень добрая.
– Правда, она такая. Ты знаешь, я даже не подозревал. Я в прямом смысле слова погибал, а она поставила меня на ноги. Да, мне тяжко пришлось. Но сейчас чувствую себя свежим, как огурчик.
– Мэвис умеет помогать.
– Мало сказать – умеет. Знаешь, она потрясающе похожа на Дорину, такая же милая, но только нет в ней этих мыслей о смерти, нет страха. Мне кажется, она ничего не боится.
– Я согласен.
– Дорина, бедненькая, влачила какое-то полусуществование, была, по сути, калекой. И была обречена, тоже как иные калеки. Таким, как она, не суждена долгая жизнь.
– Наверное, ты прав.
– Врачи считают, что мальчик, ну этот, умственно отсталый, не доживет до двадцати лет. Может, для него и лучше. Мэвис, конечно, матери ничего не сказала.
– Понятно…
– Мэвис помогает мне правильно воспринимать мир.
– Очень хорошо.
– Человек должен воспринимать все в истинных пропорциях. Еще недавно я был прямо клубком нервов. Взрывался из-за любого пустяка.
– Так нельзя.
– Легко сказать.
– Погоди минуту, – сказал Мэтью. Остин уже готовился выйти. В комнате было сумрачно. Холодный мокрый ветер приклеил к стеклу бурый лист ореха.
– Что?
– Я могу тебя кое о чем спросить?
– Спрашивай.
– Ты когда-то говорил… нескольким людям, что Бетти покончила с собой. Но ведь это неправда.
– Естественно.
– Ты все придумал, чтобы досадить мне?
– Да.
– Все свалить на меня, чтобы я чувствовал себя виноватым?
– Совершенно верно… Есть еще вопросы?
– Почему ты сказал на суде, что Бетти не умела плавать?
– Я этого не говорил. Она отлично умела плавать. Но упала и ударилась головой.
– Но тогда ты говорил не так. Я прекрасно помню.
– Выдумки!
– Ну ладно, – произнес Мэтью, – может быть, меня память подводит. И сейчас все это уже не имеет никакого значения.
– Вижу, тебя что-то гнетет, – заметил Остин. – Нельзя поддаваться унынию. Тебе и в самом деле не
– Может быть.
– Ну все, побежал. По пути надо купить мороженый горошек и кучу других вещей. В общем, до свидания и не унывай.
– До свидания, Остин.
Оставшись в одиночестве, Мэтью сел и налил себе виски. В последнее время он слишком много пил.
Человек, слишком много размышляющий, иногда поддается искушению вообразить себя главным творцом событий. Не исключено, что именно такое настроение помогло Богу создать мир. Но для просто смертного такое состояние духа не более чем заблуждение. Нам кажется, что мы управляем тем, что возникает в глубине нашего воображения, мы хотим так думать из самых благородных побуждений. Но реальность темна и бездонна и простирается далеко за пределы наших благих намерений.
«Я приехал сюда, чтобы его освободить, – думал Мэтью. – Прибыл, чтобы магию превратить в дух. Именно мне предстояло это сделать. Поэтому сейчас, когда Остин так или иначе освободился, я должен быть доволен. Неужели в действительности я хотел быть его ментором, его судьей? Нет. Он, как и я, отягощен своими скорбями, и пусть теперь от них освободится. Я хотел, чтобы путы были разрезаны, но мечтал это сделать собственной рукой. И сейчас грущу, словно потерял любимого человека».
– Пинки, – сказала Клер, войдя в комнату, где ее муж читал за завтраком «Таймс». – Только что позвонила Эстер. Генриетта Сейс погибла. Несчастный случай.
– Боже мой!
– Как же так, как же так… – Клер рухнула на стул и погрузилась в полубормотание, полуплач. Лицо ее сморщилось и словно на глазах постарело. На ней был домашний халат с потертым воротником. Она скорбно качала головой, как некто, понимающий, что вот она, его старость, пришла. Джордж смотрел на жену с тревогой и состраданием.
– Как же так, – повторила Клер, утирая глаза рукавом и все еще дрожа, – это же невозможно. Бедная девочка. Она была трудным ребенком, я знаю, но такой милой, такой умненькой. Не могу поверить. Глупо, конечно, но мне все казалось – вот она вырастет и выйдет замуж за Патрика; они так дружили, и она столько могла бы получить от Пенни, а теперь ее нет, бедная, бедная…
– Несчастный ребенок. Как же это случилось?
– Вчера вечером. Полезла на какие-то опоры. Упала и ударилась головой. И уже не пришла в сознание.
– Бедная Пенни!
– Бедная Пенни. Два года назад Мартин умер от рака, а сейчас вот…
– Оливер рядом с ней?
– Если бы. Где-то в Греции вместе с тем из Оксфорда, как его, Хилтоном. Неизвестно где.
– Поедешь к Пенни?
– Эстер сказала, у нее Молли. Она знает ее лучше меня, но на всякий случай заеду. О Господи… И Грейс страшно расстроится. Ее сейчас все расстраивает. Даже когда смотрит телевизор, и то плачет.
– Позвони Патрику, скажи.
– Я не могу.
– Хорошо, я позвоню. Успокойся, прошу тебя, Клер. В конце концов, это же не наша дочь.