Человек среди религий
Шрифт:
Есть ещё и внешние обстоятельства. Культура, в которой мы живём, традиции окружения. Общество, семья, родители, педагоги. Те способы ориентирования, которые предлагают нам помощь в лабиринтах внешнего и внутреннего мира.
Условное и неполное перечисление. Всего лишь затравка для собственных размышлений читателя. Ведь у каждого свой перечень своих обстоятельств.
Предпосылок к зарождению чувства веры у человека много. Много и препон. Как для всякого живого существа, дальнейшую
Сказка о спасительном присловье
Играли как-то Ваня, Аня и Саня на большом стогу сена. Каждый устроил себе в сене большое уютное гнездо. Потом Аня и Саня стали спуск со стога накатывать, а Ваня лежит в своём гнезде и облаками любуется.
И вдруг почувствовал Ваня, что жизнь как-то необыкновенно устроена. Всё такое обычное: сено, небо, облака. Вроде нет ничего особенного, а что-то всё-таки есть. Так ему эта мысль понравилась, что он даже вслух выговорил:
– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть.
Тут над ним воздух маревом задрожал и почудилось Ване, что кто-то ему то ли сказал, то ли пропел, то ли просто выдохнул: "Не забудь про это. Для тебя в этом волшебная сила будет".
Удивился Ваня, сел, огляделся: нет никого. Ну, конечно, показалось.
Почесал он в затылке и снова произнёс:
– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть.
А потом пустился с Аней и Саней спуск накатывать. Но с тех пор у него такое любимое присловье осталось.
Долго ли, коротко ли, подрос Ваня. Но всё-таки взрослым ещё не был, когда его на тёмной улице трое парней окружили и говорят:
– Ох, и отлупим мы тебя сейчас, если у тебя ничего для нас не найдётся.
Ваня сначала их испугался, а потом ему почему-то совсем не страшно стало. Усмехнулся он и говорит:
– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть.
Раздвинул парней и пошёл себе дальше. А те так и застыли на месте от удивления.
Много у него таких удивительных случаев было. Иногда совсем забавно получалось – например, когда ему бабка-торговка большую банку мёда принесла. Только в банке вовсе не мёд был, а патока, сверху прикрытая мёдом. Ваня в мёде не очень-то разбирался, и стоила банка дорого, но ему хотелось мать порадовать. Стал он деньги по карманам искать, а сам говорит:
– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть.
Подумала бабка, что он обо всём догадался, – и бежать. Даже банку с патокой оставила.
Ещё несколько лет прошло. Пришло Ване время влюбляться, и влюбился он в ту самую Аню, с которой когда-то на стогу играл. Ей он тоже нравился. Только когда он предложил пожениться, она плечиком пожала и говорит:
– Я тебя тоже вообще-то люблю, только замуж идти – это дело серьёзное. Вон у Сани машина есть, и лодка моторная. А у тебя нет ничего.
Опечалился Ваня, пробормотал только своё привычное:
– Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть…
И
– Глупости я говорю, забудь их немедленно. Я ведь знаю: что-то у тебя есть такое, чего ни у кого на свете нет!…
Поженились они и прожили счастливую жизнь. И все, кто смотрели на них и на их детишек, шептали про себя: "Вроде нет ничего, а что-то всё-таки есть".
Первые ориентиры
Бывают судьбы взрывчатые, парадоксальные, самобытные, направляемые личными озарениями и почти не зависящие от сторонних воздействий. Но нам интереснее сейчас обычные судьбы, среди которых мы можем узнать очертания и своей собственной жизни.
Изначально, впрочем, никакая конкретная жизнь, которая для кого-то является "моей жизнью", обычной быть не может. Обычной мы делаем её сами, когда чрезмерно подчиняем обычаю.
До того, как чувство веры станет ориентирующей силой, ему самому нужны ориентиры. Чаще всего первыми ориентирами для него становятся те религиозные традиции, которые существуют рядом, и то восприятие этих традиций, которое свойственно его ближайшему окружению. А первыми ориентаторами оказываются те, с кем он решится заговорить о своих переживаниях, или те, кто сам заговорит о религии как о вещи, достойной внимания.
Но сами по себе внешние ориентиры и ориентаторы далеко не всегда способствуют развитию зарождающегося чувства веры.
Во-первых, к нам обращаются не только религиозные ориентаторы, но и антирелигиозные. Их прямые намерения состоят в подавлении, в разрушении нашего чувства веры, в обличении чувства веры вообще – как иллюзии, возбуждаемой первобытными инстинктами, коварными священниками, житейской разочарованностью или, наоборот, эстетической очарованностью. Атеизм поневоле напорист и вынужден утверждать собственную состоятельность в активном противодействии религии. Значит в борьбе и с нашим чувством веры, пока оно достаточно слабо, пока его легко сбить с ног.
Так бывает в обществе с официально культивируемой атеистической идеологией. Так бывает в среде людей, которые самоутверждаются в своём противопоставлении "занудной", "обывательской", "назидательной" религиозной нравственности. Так бывает и в личном взаимодействии – один на один – с человеком, который искренне хочет тебе помочь блуждать вместе с ним в лабиринте отрицания.
Иногда он делает это в подсознательной надежде на то, что вы вместе выберетесь оттуда.
Во-вторых, призывы религиозного ориентирования, обращённые к нам, нередко действуют в противоположном направлении.
Слишком многое в социально-религиозной жизни связано с соблюдением условностей данного вероисповедания, а не с тем, как дать окрепнуть и раскрыться живому чувству веры. Поглощённая организационными проблемами самосохранения, противопоставляя себя другим конфессиям, церковь вполне может незаметно вносить дополнительную смуту в чувство, смутное ещё само по себе.