Человек-землетрясение
Шрифт:
Марион Цимбал положила руку на плечо Боба и перегнулась к нему через стойку. Он не повернулся к ней, продолжая наблюдать за танцующими девушками.
– Что он хотел? – спросила она тихо.
– Кто?
– Марио, наш второй шеф?
– Внесет меня, младенца, в колыбельку клуба…
– Боб! – Марион сильнее сжала плечо Боба, вцепившись в него, словно когтями, – Не делай этого, пожалуйста. Если… если я тебе действительно хоть немного нравлюсь… если все, что ты говорил, правда… Уйдем раньше, я дам тебе ключ от моей квартиры. Я теперь снимаю, она действительно уютная. Я дам
– Там бывают Чокки, и Вендебург, и Халлеман с Фордембергом.
– Вот именно! Ты их знаешь?
– Некоторых очень хорошо. С другими хотел бы познакомиться.
– Тебя опять засосет в водоворот, Боб!
– Я никогда не был внутри, всегда плавал только на поверхности. – Он протянул руку. – Ключ, Марион.
– Вот. – Он почувствовал его на своей забинтованной ладони, сжал руку и сунул ключ в карман пиджака. – Так ты не пойдешь в клуб, Боб? – В голосе Марион звучала надежда.
– Я только понаблюдаю. А потом приду к тебе. Ты боишься?
– Да.
– За меня?
– И за тебя. – Марион прижалась щекой к его плечу.
– Я хочу вырваться отсюда, Боб. Хочу смыть с себя всю эту грязь. Меня тошнит от всего этого. Каждую ночь выставляться, как корова-рекордсменка, и терпеть этих потных, пьяных, похотливых мужчин, этот шум, дым, алкогольные пары… И всегда улыбаться, всю ночь улыбаться, даже если они лезут к тебе в блузку или под юбку и говорят с тобой, как с последней дрянью. Я хочу вырваться отсюда, Боб.
– Но ты ведь здесь хорошо зарабатываешь?
– Это единственный плюс.
– Поговорим обо всем позже, у тебя… – Боб Баррайс с интересом посмотрел на дверь. В ресторан как раз входил Фриц Чокки. Директор подбежал к нему и заговорил с ним. «Сейчас он говорит обо мне, – с удовлетворением подумал Боб, увидев, как Чокки скосил на него глаза. – Приветствую тебя, Фриц, не делай вид, что ты меня не знаешь. Год назад мы с тобой в Бреденае оприходовали четырех девчонок. Тяжелая была работенка, друг мой. На четвертой ты чуть было не спасовал, но, когда все мы зааплодировали тебе, как актеру, ты все же вышел победителем. Привет, Чокки…»
Боб Баррайс слез со своей табуретки, сунул руки в карманыбрюк и не спеша направился к Чокки. Тот тоже шел ему навстречу и широко улыбался.
– Какое обогащение Эссена! – произнес он первым. – Хочешь устроить здесь маленький Сен-Тропез?
– Может быть, Чокк! – Ангельское лицо Баррайса сияло. – А то у вас тут глубокая провинция!
– Ты не знаешь наш клуб.
– Твоя вина.
– Это можно исправить.
Они кивнули друг другу, протиснулись сквозь танцующих и исчезли за одной из дверей в глубине «Салона Педро».
У стойки бара Марион Цимбал пролила три стакана виски – так сильно дрожали ее руки.
Они лежали на длинных мягких скамейках вдоль стен в ожидании начала «путешествия». Освещение было приглушенным, в красных тонах и почти осязаемо сладковатым. Где-то в углу стоял магнитофон, и звучала музыка, но не громко, а будто через вату, скорее какое-то жужжание, проникавшее в мозговые извилины.
Их было семеро мужчин и три девушки. Мужчины сняли пиджаки, а девушки платья, все молча курили и вслушивались
– Боишься? – спросил Боб и прижал к себе Марион. Она кивнула и обняла его за шею.
– Это впервые, Боб, – прошептала она. – Раньше я всегда только наблюдала. Как… как это будет?
– Этого никогда не знаешь заранее. Но мы попадем в волшебный сад…
– Сегодня мы будем счастливы, друзья, – громко сказал Чокки. – ЛСД в сочетании с сахаром порождает прекрасные сновидения. В отличие от тех вылазок, которые можно проделать с помощью полосок промокательной бумаги, пропитанной ЛСД. Почему так, я не знаю. Очевидно, в сочетании с сахаром происходит химическая реакция.
– Заткни пасть, Чокк! – крикнул Фордемберг из своего угла. – Молчи, черт возьми. Я… я… – Он начал судорожно дергаться, закрыл глаза и тоненько хрюкнул, как поросенок.
– Он витает… – Чокки посмотрел на Боба. – Ты никогда не пробовал ЛСД?
– Нет, как-то казалось глупым убегать из мира, который так прекрасен! Зачем? Солнце на Ривьере не заменит никакое путешествие с ЛСД.
– Но это всегда одно и то же солнце. Тот же самый мир. Скучный до рвоты. А с ЛСД ты завоевываешь небо.
– Будем ждать сюрпризов.
Боб Баррайс почувствовал, как его тело постепенно стало невесомым, как потеряла тяжесть голова Марион на его груди, как светильник с окрашенной лампочкой становился все больше и больше, вырос до грандиозных размеров и превратился в светящийся апельсин, из которого, как густой сладкий сок, капал свет.
«Проклятье, – подумал он. – Так вот как оно выглядит. Ты паришь… предметы разрастаются до гигантских размеров…» Рядом с собой он услышал тонкий голосок Марион. Что она кричала, он уже не понимал. Он лишь чувствовал, как она вытирала ему рот платком, пахнувшим сиренью. Потом его кто-то тряс и что-то кричал ему в уши. Он улыбался и делал руками размахивающие движения. «Я птица. Птица». О, это небо из фиолетового хрусталя, отшлифованные облака, беспредельность, наполненная пением, которое ниспадает на тебя, как золотой дождь.
Боб Баррайс лежал на мягкой скамье и содрогался в конвульсиях. Изо рта текла слюна, глаза таращились в потолок, лицо застыло в экстазе. Марион Цимбал лежала на нем, вытирала ему рот, звала его громко по имени и трясла.
– Он умирает! – кричала она. – Он умирает! На помощь! Помогите же мне! Помогите!
Она хотела вскочить, но ноги ее словно были свиты из мокрых полотенец. Они рассыпались и упорхнули от нее. В ужасе наблюдала она, как в середине комнаты они вновь сложились и самостоятельно, отдельно от ее тела, выполняли изящные танцевальные па.