Человэльф

Кучеренко Вадим Иванович

–. Это маленькое государство. Если быть предельно точным, в настоящее время его территория ограничивается одним этим островом. Но не судите по размерам. От Эльфландии порой зависят судьбы всего мира!

Катриона произнесла это с такой нескрываемой гордостью, что Борис не стал больше ничего уточнять, опасаясь оскорбить ее дух патриотизма. Да и предложенная ему наживка была слишком заманчива, чтобы пугаться крючка, на который она была нанизана. «В сущности, что я теряю, если скажу да? – подумал он. – Обо мне и плакать-то некому, случись что…».

Маяки интересовали Бориса, сколько он себя помнил. Уже в старших классах школы, задумываясь о своем будущем, он начал искать учебное заведение, где готовили бы смотрителей

маяков. Но не нашел. Зато он узнал, что к этой работе никогда и нигде в мире не подготавливали специально. Смотритель маяка – это было скорее призвание и образ жизни, чем профессия. Поэтому, получив школьный аттестат и вскоре призванный на военную службу, он отслужил двенадцать месяцев на одном из кораблей Тихоокеанского флота, что было совсем не трудно, учитывая, что он родился и вырос во Владивостоке, а этот город всегда славился своими морскими традициями. А затем поступил в гидрометеорологический колледж. Его приняли вне конкурса, как сироту. Через три года ему выдали диплом, в котором было записано: «Квалификация: техник-метеоролог». Профессия, которую он получил, называлась гидрометнаблюдатель. Но это ни на шаг не приблизило его к осуществлению своей мечты. Он работал на гидрометеорологической станции в одном из поселков на юге Приморского края, а бредил маяками. Он знал о них все, что только было возможно.

Из так называемых семи чудес света Александрийский, он же Фаросский, маяк был для него самым главным. А Сострата, сын Дексифана из Книда, который построил и посвятил Фаросский маяк «Богам-спасителям ради мореходов», он считал величайшим из людей древности.

Все деньги, которые Борис зарабатывал, он тратил не на развлечения, девушек и одежду, как большинство его сверстников, а на то, чтобы увидеть своими глазами маяки, о которых он читал в книгах, ощутить на ощупь влажную шероховатость их каменных стен. Первую свою туристическую поездку за рубеж Борис совершил в испанский город Ла-Корунья, где находился древнейший из ныне действующих маяков, построенный ещё во времена римского императора Траяна во II веке нашей эры. Затем он посетил самый высокий в мире 106-метровый маяк, установленный в японском городе Иокогама. И побывал в единственной в мире Вознесенской церкви-маяке, сооруженной в 1862 году на Секирной горе Большого Соловецкого острова. И это было пока все. Но он мечтал подняться на американскую статую Свободы, которая с 1886 по 1902 год использовалась как маяк, и знал, что однажды это свершится.

Он бережно хранил нидерландскую банкноту в 250 гульденов с изображением маяка Вестерлихтторен. А еще сам составил карту мира, на которой крошечными красными флажками отмечал места, где были установлены работающие маяки.

Но с каждым годом флажков на его карте становилось все меньше. Развивались и подменяли маяки спутниковые навигационные системы GPS и ГЛОНАСС. Строения, подтачиваемые водой и ветрами, ветшали, их закрывали, чтобы не тратиться на ремонт. Маяки безвозвратно уходили в прошлое. Туда, где уже навсегда скрылись Колосс Родосский, висячие сады Семирамиды, храм Артемиды Эфесской, мавзолей в Галикарнасе, некогда служивший усыпальницей царя Карии Мавсола, статуя Зевса Олимпийского из священной рощи Альтиса…

Вымирала и профессия смотрителя маяка. В истории человечества это случилось не впервые. В Древнем Риме были в почете органисты водяного органа, который работал на том же принципе, что и обычный духовой орган, только вместо воздуха в нем использовалась вода. Даже император Нерон играл на таком, услаждая свой слух. В средневековой Европе было известно ремесло шпагоглотателя, выступавшего на рынках и ярмарках. В России давно исчезли ямщики, правившие лошадьми с каретами, предназначенными для перевозки пассажиров. В двадцатом веке от Рождества Христова пришел черед смотрителей маяков.

Изобретение шведского ученого Густава Далена, за которое он получил

одну из первых Нобелевских премий по физике, – солнечный клапан, позволивший маякам автоматически включаться ночью и выключаться при солнечной погоде, – постепенно свело работу смотрителей только к экстренному ремонту. Последний из них покинул маяк еще в девяностые годы давно минувшего двадцатого века, когда Борис только появился на свет. Оставшиеся, наиболее важные для морского судоходства, маяки были полностью автоматизированы.

И вдруг, почти четверть века спустя, ему, Борису Смирнову, предложили работу смотрителя маяка. И не какого-то заурядного, а маяка на острове Эйлин Мор, который вот уже более ста лет возбуждал любопытство всего человечества, во всяком случае, той его части, что увлекалась паранормальными явлениями, необъяснимыми тайнами и неразрешимыми загадками. И это было тем более удачно, что всего месяц тому назад он уволился с прежнего места работы, решив перебраться во Владивосток, где тоже была гидрометеорологическая станция. Решимость подогревалась мыслью, что если он не найдет работу по специальности, указанной в дипломе, то в большом портовом городе всегда есть другие способы заработать себе на жизнь. Он арендовал на месяц самую дешевую из тех, что предлагали агентства, однокомнатную квартиру, которая, тем не менее, лишила его почти всех накоплений «на черный день». И теперь Борис, за это время так и не устроившийся никуда, не знал, где добыть денег, чтобы продлить срок аренды, которая заканчивалась через три дня.

А потому, соглашаясь на предложение Катрионы, он ничего не терял, а только приобретал. Так он думал в эту минуту.

– Вот и хорошо, – вдруг услышал он. – Мы знали, что вы не откажетесь.

– Но я еще ничего не ответил, – запротестовал было Борис.

– А то, что подумали, не в счет? – возмутилась Катриона. – Или вы думаете одно, а говорите другое? Тоже мне, Галилео Галилей нашелся!

И Борис мог бы поклясться, что она закончила свою гневную тираду насмешливой улыбкой. Но это поразило его не настолько, чтобы сменить тему разговора и начать задавать глупые вопросы о чтении мыслей на расстоянии и прочей антинаучной чепухе. То, что ему предлагалось обсудить, действительно было намного важнее всего остального в мире.

– Так да или нет? – спросила Катриона. Она явно начинала терять терпение. Поэтому он торопливо воскликнул, на этот раз почему-то по-французски:

– Oui, madam!

– Между прочим, mademoiselle, – поправила его Катриона. – Но к нашему разговору это не имеет никакого отношения. Итак, если вы согласны, то слушайте меня внимательно…

– А это надолго? – перебил ее Борис. – Ваши инструкции?

– А вы куда-то торопитесь? – удивилась Катриона. – В четыре часа утра?

– Зябко, – поежился Борис. – Рубашку накинуть можно?

В июле солнце и влажность совместными усилиями превращают Владивосток в раскаленную печку, и он спал голым. Однако на исходе даже июльской ночи можно озябнуть, если долго стоишь напротив приоткрытого окна обнаженным. Пытаясь согреться, Борис переминался с ноги на ногу, словно долговязый журавль на болоте, выслеживающий лягушек. Но это мало согревало.

– Рубашку можно, – милостиво разрешила Катриона. – И даже штаны, если хотите.

Борис мысленно ахнул. Ему пришла в голову нелепая мысль, что женщина, умеющая предугадывать будущее и читать мысли, была способна видеть своего собеседника, даже если тот находится за тысячи километров. И все это время она созерцала его, Бориса, во всей его первозданной тощей наготе, не скрытой никакими ухищрениями цивилизации! Подумав об этом, Борис невольно бросил взгляд вниз, куда-то между пупком и коленями, но не увидел ничего утешительного для себя. В свою защиту он мог бы сказать, что очень замерз, но сам понимал, что это оправдание не вызовет у его собеседницы ничего, кроме презрительной усмешки.