Чем Черт не шутит
Шрифт:
Все девять мальчиков смотрели исключительно на него. Инар почесал голову простым жестом, на плечо ему выпал редкий снег сухой перхоти.
Колдун глубоко вздохнул и начал так, что никто ему не поверил:
– Рад приветствовать вас.
Дальше, однако, он продолжил честнее:
– С этого дня вы приступаете к изучению темного искусства волшбы, овладеть которым смогут только самые упорные из вас, поскольку ни один колдун не получит силы, пока не родится змей. А до этого вам дальше, чем до прежнего дома, и потому, готовясь к главному часу, вы не будете терять времени зря и не останетесь беспомощными и слабыми.
Все сделали вид,
– Начнем с азов.
Колдун потушил куцые свечи небрежным взмахом руки – комната словно выдохнула весь свет.
– Закройте глаза, – попросил Инар.
Все послушались.
– Почувствуйте, как струится кровь у вас в теле, как она гудит, разносимая ударами сердца к кончикам пальцев. Кровь – основа жизни. Основа ведовства. Кровь все помнит. Как и Вода. Наша с вами первая задача, научиться ее выпускать.
Радан вздрогнул, когда в пальцы лег холодный нож и, судя по вскрикам рядом, не ему одному.
– На счет три – сделайте надрез на левой ладони. Ра-аз…
Колдун произносил цифры медленно, паузы между «раз» и «два» казались бесконечными, но на счет «три» Радан все равно не успел рассечь руку – на него брызнуло чем-то теплым – нервный сосед слева явно не рассчитал: ни что собирается резать, ни насколько глубоко.
– Да Черт бы тебя побрал! – рявкнул Инар и выдернул, точно сорняк из земли, побледневшего мальчишку со скамьи за волосы. – Я сказал «надрез»! Что, по-твоему, значит «надрез»? «Надрез» – это «чуть-чуть». То есть – слегка. Рассечь. Кожу. Вот что это значит! А ты что сделал? Ты же себя вспорол, дурак!
Дверь открылась, и в сумеречном свете лицо дурака было бледнее утренней луны.
Колдун сплюнул через левое плечо и постучал три раза по дереву, впихнув плачущего ребенка в руки вынырнувшего из ниоткуда Туля.
– Помоги этому болвану, пусть Тира его поправит и вернет поскорее!
Затем обратился к классу:
– Без него бессмысленно продолжать, – и принялся зажигать свечи длинной лучиной.
Комната наполнилась золотым светом, в котором Радан увидел, как многие крутят серебряные ножи в целых руках, но некоторые – светловолосый парень с орехом и расслабленный сосед Радана – прижимали ладони к губам, высасывая свежую кровь, их зубы, губы и шеи обливались алым.
– Так, стоп!
Инар стукнул мальчика рядом с Рае по аккуратно зачесанной макушке, и тот неохотно отнял от лица руку.
– Ты тоже завязывай, – колдун ткнул пальцем в парня, сидевшего в отдалении. – Запомните раз и навсегда: кровь можно пить только в особых случаях. Особенно чужую. Привыкать к ней нельзя, сами не заметите – как превратитесь в упырей. Это жалкий народ, никому не желаю. Второе – слушайте то, что я говорю, и будьте предельно исполнительны. Грань между стараться и перестараться, как вы сегодня имели несчастье убедиться, чрезвычайно тонка. Впредь – только стараемся. И еще… – Инар отошел к столу, порылся в ящиках, вытащил на стол книгу (страницы сами собой перелистнулись, распавшись где-то в середине) и послал ее в полет к лицу парня, продолжавшего пить свою кровь.
– Не понимаешь человеческих слов? Так выглядят упыри. Нравится?
Книга обошла всех по очереди, показав раздувшийся синий труп с раззявленным
– Колдуны очень подвержены этой напасти, кровь влияет на нас, как дурман на людей. Последствия этого влияния, как вы видите, неутешительны. Своя – в меньшей степени, чужая – в большей, – кровь наполняет нас безудержной радостью, маковым соком, и, зачарованные, мы идем на ее зов, как лунатики на отраженный свет. Однако предупреждаю: с упырями разговор короткий. Их ждет безумие и смерть. Это понятно?
Все кивнули.
– Хорошо.
В комнате возникли Туль и мальчик с порезом (к которому, после несчастного случая, намертво прилепилась кличка «Самоубийца»). Рука у него была плотно перебинтована, сам он стоял бледный, как моль, но Инару не было до этого никакого дела. Самоубийца тяжело опустился на свое место рядом с Раданом, который попытался ему помочь, но лишь неловко придержал за здоровую руку. Все оживились, почувствовав, что круг снова замкнулся.
Инар повторил:
– Хорошо.
И сразу потухли свечи, закрылись глаза, и на каждой левой ладони появилась алая полоса.
– Хорошо.
Слово это было частью гипноза. Оно успокаивало и поощряло, подсказывая, что все происходит так, как должно.
– Теперь немного познакомимся. Возьмитесь за руки.
Восемнадцать ладоней сомкнулись в кромешной тьме, рисуя перекрещенными руками звезду.
– Называйте свои имена.
Странно, но с прикосновением к рукам других учеников (к горячей и сильной слева и ледяной и дрожащей справа), внутри Радана что-то щелкнуло и оборвалось – как будто имя, данное ему при рождении, отстригли от него ножницами, как бирку, и оно, тяжелое и уже ненужное, провалилось на дно черноты, где и растаяло.
Когда пришла его очередь представиться, Радан сказал:
– Рае.
Встреча
Следующими после кровавой мессы значились занятия языком, которые показались Рае заунывными до смертельной скуки. Класс, где они проходили, был просторным и светлым. Длинные узкие окна без стекол вытягивались сияющими частыми полосами от пола до потолка, между ними, на тонких колоннах, оштукатуренных глиной, чернели выведенные углем и когтями разноязыкие слова, глядевшие на все также непостижимо и безразлично, как и нанесенные повсюду орнаменты.
Рае вспомнил изрисованные стены подъезда, в котором они с друзьями часто собирались дома: короткие имена и клички сменялись похабными рисунками и надписями, и не было ни в тех, ни в других никакого смысла, лишь злость Саниной матери, заставлявшей сына отмывать эти стены с занудной периодичностью.
Рае стоял позади всех, подле самой высокой скамьи, как первый человек на вершине мира. Вниз – подобно кольцам трахеи – амфитеатром спускались скамьи-полукружья, на которые нанизывались, точно редкие зубы на гладкие челюсти, прибывавшие ученики. Первый ряд занимали колдуны, осторожно осматривающие класс и деревянные доски для письма, разложенные точно под левую руку – кто-то поднимал такую дощечку и вертел в руках, кто-то водружал себе на колени, а кто-то стучал ей по голове соседа.