Чем черт не шутит
Шрифт:
– А что, у вас в комитете буфета нет?
– Почему это нет? Есть буфет. Хороший.
– Так чего же вы шаурмой питаетесь?
– Да, ты знаешь, в буфете этом еда, конечно, вкусная, да только очень уж пресная. Живот ею набиваешь, а не наедаешься. Понимаешь? Вкуса жизни не чувствуется.
Чтобы полковник Малинин как следует вкус жизни почувствовал, нужно будет как-нибудь угостить его шаурмой или хот-догом из ларька, где его не знают. Интересно, что он тогда скажет?
Малинин расправился с шаурмой, вытер губы салфеткой и довольно икнул.
– Ну,
– Зуб болит, – соврал я.
И откусил еще небольшой кусочек. Исключительно ради полковника Малинина.
– Понимаю, – кивнул он. – Зубы – дело противное. Я вот слыхал, что у ежика всю жизнь новые зубы растут. Старые выпадают, а новые растут. Почему у человека не так? А, Каштаков?
– Наверное, потому что у человека мозг больше, – сказал я первое, что пришло в голову.
– А при чем тут мозг? – не понял Малинин.
– Много ресурсов на себя оттягивает. На зубы уже не остается.
Подумав, Малинин кивнул.
– Убедительно.
Мы шли по усеянной палой листвой аллее и беседовали, как старые добрые приятели.
Приятелями мы с Малининым не были, но знали друг друга достаточно давно для того, чтобы говорить о всякой чепухе. Говорить ни о чем, это, между прочим, целое искусство. Попробуйте как-нибудь – сами убедитесь.
Но, как правило, наши пустопорожние беседы надолго не затягивались. Если мы встречались, то исключительно по делу, чтобы обменяться информацией. И после нескольких вводных фраз переходили к сути вопроса. А сегодня Малинин говорил и говорил, говорил и говорил, говорил и говорил… Сначала я подумал, что таким образом он извиняется за свое опоздание. Но потом сообразил – это он деликатно дает мне возможность с шаурмой управиться. Пришлось быстро доедать не сказать, что совсем уж невкусный, но крайне недиетический продукт. И, как только я кинул салфетку в урну, Малинин сразу перешел к делу:
– Ну, так что там у тебя, Каштаков?
Словно вспомнив вдруг, что мы вышли на аллею не ради того, чтобы насладиться красотами ранней осени, и даже не ради того, чтобы вкусить полковничью шаурму, я сунул руку во внутренний карман пиджака. Но – замер. Картинно. Всем своим видом изображая нерешительность и сомнение.
– А что я получу взамен?
– Ты еще ничего не показал, – недовольно буркнул Малинин.
– Но я хотя бы сказал, что у меня есть, – напомнил я. – Фотография подозреваемого. А что у вас?
– Вкусная конфета. Такой вариант тебя устраивает?
– Не совсем.
– Я расскажу тебе про Хуупов.
– Это уже интересно.
Я достал из кармана конверт и торжественно вручил его чекисту.
Малинин нетерпеливо выдернул фотографию из конверта.
Я его не обманул – это действительно была фотография подозреваемого. Только не та, с которой Гамигин в данный момент пытался восстановить его внешность, а немного другая. На фотографии подозреваемый стоял лицом к камере. Вот только лица его не было видно из-за
– И что это за фигня?
– Это, господин полковник, не фигня, а фотография с места преступления. Человек сей очень внимательно наблюдал за тем, как небезызвестный всем нам, ныне покойный вор по кличке Макак увел видеокамеру у мирно вкушавшей московские блины четы Хуупов. Так что, смею предположить, это либо сам заказчик, либо, что более вероятно, его представитель.
Малинин внимательно посмотрел на фотографию, хмыкнул и помахал ею, как веером.
– Ну, и кто это такой?
– А это уж вы сами выясните.
– Как же я выясню, если у этого типа на фотографии лица не видно?
– Ну, на то у вас и целый штат специалистов. Пусть еще разок-другой внимательно запись просмотрят. Может, я упустил чего. Хотя, как мне кажется, я выбрал лучший снимок.
– А откуда у тебя запись? – подозрительно прищурился Малинин.
– Скажу вам по секрету, Вячеслав Семенович, при наличии связей и денег, в Московии достать можно практически все что угодно.
– Это ты к чему? – по-чекистски недовольно нахмурился полковник.
– Это я ни к чему, – сразу от всего отказался я. – Вы спросили, я – ответил. Вот и все.
– Мне не нравятся такие ответы.
– Понимаю.
– Я люблю конкретику.
– К сожалению, конкретика нынче в дефиците.
Малинин еще раз взглянул на фотографию, сунул ее в конверт и спрятал в карман.
– Так, Макака, говоришь, убили?
– Бедолага был жестоко зарезан в собственной квартире.
– Когда?
– Думаю, сегодня утром.
– Ты об этом тоже по своим каналам узнал?
– Нет. Лично стоял над хладным телом.
– А почему в милицию не заявил?
– Глубокое нервное потрясение выбило меня из колеи и заставило забыть обо всем на свете. Я только-только начал в себя приходить. Вид человека с перерезанным горлом, лежащего в луже собственной крови, это, скажу я вам, то еще зрелище! Не для слабонервных.
– А если серьезно?
– Я решил, что будет лучше, если заказчик кражи и убийства – а я почти не сомневаюсь в том, что это одно и то же лицо, – будет пребывать в уверенности, что нам о смерти Макака ничего не известно. В таком случае, он будет думать, что мы все еще ищем Макака, а не его. А Макаку, я думаю, все равно, отвезут его в морг сегодня или через пару дней.
– Резонно, – согласился полковник. – Хотя и против правил.
– Но вы же понимаете, что я действовал, исходя из лучших побуждений.
– Я-то понимаю.
– Ну, а кроме вас об этом, можно сказать, никто и не знает.
– Можно сказать? – покосился на меня Малинин. – Выходит, кто-то все же знает?
– Сотрудники моего агентства, конечно, в курсе происходящего.
О Полутрупе и его водиле я решил умолчать. А то ведь наедут чекисты на Витьку. Крепко наедут. И ведь, что самое главное, ни за что. И в следующий раз мне Витька Полутруп помогать уже не станет.