Чем звезды обязаны ночи
Шрифт:
40
Последняя репетиция. С кругами под глазами, напряженные, сжимая в руках тарелки, Августина и Леония вытянулись в полной боевой готовности.
Вокруг стола тихонько пересмеиваются возбужденные девицы из мастерской. Большинство из них никогда не были в ресторане. Они прихорошились. Держатся прямо, говорят вполголоса, стараясь соответствовать обстановке.
Мы с Пейо ставим перед ними наши сегодняшние творения. Рассказываем об ингредиентах, об их происхождении, о чувствах, которые владели нами, когда мы готовили. Они завороженно
После первой пробы их лица озаряются. На их языках вся тонкость трехцветного равиоли с ароматами подлеска. Неожиданность свиной отбивной в кофейном маринаде. Великолепие фермерского телячьего зоба, жаренного с мелиссой. Они не устают восхищаться.
Я наблюдаю за ними из кухни. Взволнованная не меньше их. В глубине желудка зарождается дрожь и поднимается к горлу. В голове эхом звучат их доверительные рассказы о прошлом и о причинах, которые привели их к Розе. Эти женщины достойны того, чтобы о них заботились. Чтобы их баловали. Чтобы для них готовили, как для королевы Великобритании.
Пейо замечает мое волнение. Кладет руку мне на плечо.
– Это стоит всех звезд в мире, верно?
Во главе стола сияют Роза и Нана, две сообщницы. Они похожи на старинных подруг. Я жалею, что здесь нет Гвен, чтобы разделить с нами этот момент. В шестидесяти километрах отсюда бретонка не отходит от своей собственной звездочки. Которая грозит вот-вот угаснуть.
– Новости?
Пейо сокрушенно качает головой. И шепчет молитву. Если Бог где-то есть, пора бы ему объявиться.
– И в заключение шеф предлагает вам десерт, – заводит победную песнь Леония. – Горячее абрикосовое суфле с парфе на оливковом масле с чабрецом и лимоном и к нему мороженое с миндальной халвой.
В поварском колпаке и белоснежном фартуке появляется Базилио. На его тележке дюжина миниатюрных чугунных кастрюлек, увенчанных золотистыми куполами. Истинное чудо, от аромата которого, разлившегося по кухне, я не устаю облизываться.
– При… приятной дегустации, – лепечет багровеющий юный кондитер и исчезает.
– Базилио, подожди!
Когда я подхожу, он стоит, прислонившись к стене, лоб в каплях пота. Я кладу ладонь на его руку.
– Не беспокойся. Обещаю, что все пройдет хорошо.
Внезапно в зале раздаются возгласы. Вскоре к ним присоединяется звон приборов, которыми ритмично стучат по столам. Женщины скандируют:
– Ба-зи-ли-о! Ба-зи-ли-о!
Он поднимает огромные перепуганные глаза на дверь, словно ждет, что сейчас в кухню ворвется разъяренный бык. Столько таланта и так мало уверенности в себе – это могло бы меня удивить, если бы не было так знакомо. Приглашающим жестом я указываю на дверь и подбадриваю его. Он делает глубокий вдох, разглаживает фартук, поправляет колпак и, устремив на меня свои большие глаза, говорит безо всякого заикания:
– Спасибо, что поверили в меня.
Бальтазар
В один прекрасный день детектив сам позвонил мне. Он кое-что разнюхал. Я нацарапал адрес на игральной карте и прыгнул в «понтиак». Когда я приехал на место, уже наступила ночь.
Вдруг – крики. На тротуаре напротив компания молодняка пристает к женщине, толкает ее. Она пытается защититься, они со смехом продолжают издеваться. Хватают большой мусорный пакет, который она прижимает к груди, и, не церемонясь, вываливают его содержимое. Бедняжка бросается на землю, один из парней бьет ее ногой по ребрам.
– А ну хватит! – закричал я, бросаясь к ним.
Они убежали, перевернув по дороге тележку женщины, бедняжка дрожит всем телом.
– Вы в порядке, мадам?
Она не ответила. Я поднял ее тележку. Там несколько книг, шаль, поношенная шапочка, треснувшие очки и флакон Shalimar. Духи, которые любила Роми, когда мы повстречались. Сколько же ей лет? Примерно пятьдесят?
– Мадам? Вы не ранены? – повторил я.
Она покачала головой. Подняла на меня большие глаза и грустно улыбнулась – слабой улыбкой, словно желая сказать: «Спасибо, спасибо большое, вы спасли мне жизнь». Потом она подобрала с земли свои пожитки и устроилась под фонарем. Расстелила на земле одеяло, достала коробку конфет и пакет с попкорном. Посмотрела на меня, словно ожидала, что я заговорю.
– Как вас зовут? – спросил я.
Она порылась в одной из своих сумок, достала роман Золя и протянула мне.
– Привет, Нана [13] , – сказал я. – А меня зовут Бальтазар.
Она улыбнулась, открыв щербатый ряд зубов. В ней было одновременно что-то яркое, дикое и грациозное. Мне это понравилось. Сам не знаю почему, может, из-за теплоты, которая исходила от этой женщины, – но я достал из кармана игральную карту и протянул ей.
– По этому адресу живет моя дочь.
13
Название одного из самых знаменитых романа Эмиля Золя – «Нана».
Она вгляделась в меня с удрученным видом. Потом похлопала по одеялу рядом с собой. Я сел. Положил между нами букет цветов, купленных на заправке. Несколько тюльпанов, чтобы они составили мне компанию, когда я с выпрыгивающим из груди сердцем позвоню в дверь Лиз. Я сотню раз представлял себе нашу встречу, а тут вдруг сдрейфил.
– Вы ее знаете? – спросил я.
Она пожала плечами: может, да, а может, и нет. Я внимательно осмотрел фасад. На первом этаже располагалась мастерская художника. И маленькая пивная с закрытыми ставнями, перед которой были выставлены несколько гераней. Значит, вот это она и видела каждый день? Как давно моя дочь жила здесь? На последней фотографии, которую я получил, ей было восемь лет. Маленькая светловолосая девочка с робкой улыбкой, прячущаяся за мать. Какой женщиной она стала? Через месяц ей исполнится тридцать пять. Сколько же лет я провел вдали от нее.