Чему не бывать, тому не бывать
Шрифт:
Из детской внезапно раздался плач, душераздирающий, беспокойный плач шестинедельного младенца.
Венке Бенке медленно вышла из вращающихся дверей телецентра. Был прохладный мартовский вечер, дул свежий ветер. Она посмотрела в небо, увидела Венеру, блестящую в темно-синем просвете между плывущими темными облаками. Она улыбнулась журналистам и позволила фотографам сделать еще несколько фотографий, прежде чем сесть в такси и назвать шоферу адрес.
Все изменилось. Изменилось сильнее, чем она когда-либо могла мечтать. Она почувствовала это уже в Гардермуен в прошлую пятницу, когда, широко улыбнувшись, сказала стюардессе:
Она стала сильной.
И такой невероятно уверенной в себе.
Много лет назад, когда она сдала свою первую рукопись и поняла, что именно писательством она и хочет заниматься, она приняла важное решение. Она будет экспертом по преступлениям. Специалистом в убийствах. Литературные критики — не заслуживающий доверия народ. Действия средств массовой информации пугающе предсказуемы: сначала они раскручивают писателя, позже сталкивают его с пьедестала. Редактор издательства тогда же предупредил ее об этом. Смотрел на нее невыразимо печальными глазами, как будто Венке Бенке, дебютируя как автор детективных романов, добровольно обрекает себя на вечную жизнь в чистилище. И в тот момент она приняла несколько решений.
Она никогда не прочтет ни одной рецензии. Она никогда, никогда не сделает ни одной ошибки.
Она будет создавать идеальные сюжеты. Никогда не ошибется в марках оружия. Узнает все о человеческой анатомии, о ножах и ударах, об огнестрельных ранениях и отравлениях. О расследованиях и исследованиях. О химии, биологии и психологии. Она разберется в криминальном мире, уяснив все детали: от могущественных организаций до последнего жалкого торчка, который сидит на нижней ступеньке преступной иерархии с протянутой рукой: Не подадите крону?
Она не смогла сдержать свое первое обещание: буквально глотала рецензии, как только они выходили.
Но никто не мог сказать: Венке Бенке понятия не имеет о том, о чем пишет. И никто так не говорил.
С 1985 года она училась. Путешествовала. Исследовала. Она быстро поняла: теория никогда не заменит практики. Необходимо быть конкретной: настоящая жизнь полна деталей и неожиданностей. Сидя за письменным столом, сложно учесть и предусмотреть кучу очевидных пустяков, тривиальных вещей, которые могут сыграть решающую роль в деле об убийстве.
Она начала составлять картотеку реальных людей.
Архив завела в 1995 году. Для книги, которую она тогда писала, ей понадобились директор детского дома и полицейский с сомнительной репутацией. Ее поразила легкость, с которой удалось найти прототипы. Следить за людьми было, конечно, скучно: часы ожидания и незначительные наблюдения. Записи в архиве оказались сухими, без всяких эмоций.
Но писать стало легче.
И рецензии были хорошие: восьмую книгу критика встретила с восторгом. Некоторые
Они ошибались.
Она скучала больше, чем когда-либо. Она жила на периферии мира и составляла картотеку человеческих жизней, частью которых никогда не была. Архив разрастался. Она купила стальной несгораемый шкаф и поставила его в спальне.
Иногда по ночам она сидела в постели и изучала содержимое папок. Обычно это ее раздражало. Люди проживали такие похожие, неинтересные жизни. Работа, дети, измены и пьянство. Ремонты и разводы, экономические проблемы и благотворительные ярмарки. Политики или зубные врачи, богатые или живущие на пособие, мужчины или женщины, — все они были такие противно одинаковые!
Вот я — уникальна, думала она, откидываясь на спинку удобного сиденья в такси. И теперь они меня увидели. Наконец-то меня видят такой, какая я на самом деле. Незаурядным экспертом. А не человеком, который сдает свою экзаменационную работу для придирчивых издевательств каждую книжную осень. Я могу. Я знаю. И я делаю.
Он меня видел. Он испугался. Я заметила: он отдернул руку и ушел. Они видят меня сейчас, но не так, как я вижу их. Не так, как я вижу ее. Ее папка толстая. Ее папка больше всех остальных, которые у меня есть. Я давно за ней слежу, и я хорошо ее знаю.
Они видят меня сейчас, но они ничего не могут сделать.
— Посмотри сюда.
Ингвар показал ей «Дагбладет», открытую на пятой странице. Он все еще был бледен, но больным уже не выглядел.
— Венке Бенке, — сказала Ингер Йоханне, подходя поближе с Рагнхилль на плече. — И что?
— Посмотри на значок. На отвороте.
Она осторожно протянула ему ребенка, взяла газету и сделала несколько шагов по направлению к торшеру.
— Все сходится, — заверил ее он, качая Рагнхилль. — Слишком много деталей из твоего профиля совпадают с ее описанием. Для Венке Бенке преступления — это действительно профессия. Она же признанный во всем мире писатель детективов! Особенно хорошо ей удается описание серийных убийц. Странная и угрюмая, если верить портретам, которые смастерили журналисты, хотя она не очень-то их жаловала. До сих пор. Но теперь что-то случилось. Она долго была чудачкой, человеком со странностями, — в точности как ты говоришь, как ты описываешь в профиле.
Рагнхилль поморгала. Он погладил ей лобик и сказал:
— Посмотри на ее значок.
Фотография в «Дагбладет» была не очень удачная. Венке Бенке собиралась что-то сказать, рот был открыт, глаза округлились за очками, сидевшими на самом кончике маленького курносого носа. Но контуры видны были хорошо, значок на правом лацкане пиджака получился четко.
— Она знала, кто я такой, — подумал Ингвар вслух. — Это я ее интересовал.
— Это хуже, чем ты думаешь, — сказала Ингер Йоханне.
— Хуже?..
— Да.
— Что ты имеешь в виду?
Она, не ответив, вышла в спальню. Он услышал, как она выдвигает ящики в большом шкафу. Потом дверь закрылась. По звуку шагов он понял, что она направилась в кладовку.
— Посмотри сюда. — Она нашла то, что искала.
Ингер Йоханне взяла у него Рагнхилль и уложила ее на пол под игрушечной карусельной. Девочка издавала булькающие звуки и тянулась за разноцветными фигурками. Ингер Йоханне протянула ему папку, белую, с большой круглой эмблемой на обложке.