Чепуха или семиклассницы в космосе
Шрифт:
Костик раза три уже храбро и тихо подходил к двери, приседал возле замочной скважины, пристально щурился и шептал неизменное:
– Ничего не видно! Ключ все еще в замке…
На этот раз поведение Косточкина стало несколько разнообразней:
– Иди сюда, Полевой! Ты дылда здоровый, до верхней щели в коробке дотянешься… Ты сможешь оттуда все посмотреть! Иди! Не будь трусом!
Шепот Косточкина мог созвать на этаж всех учителей школы.
– Ещё одно слово, и пойдёшь домой, – тяжело пригрозил Толик. – А может и в медпункт! – грозно добавил он, осознав, что его только что некрасиво обозвали.
– А я че? Я ниче! – Косточкин
Толик согласился. Бить, разумеется, никто никого не бил, но все равно увиденная картина показалась Полевому очень-очень странной…
– Ну, че там? Видишь что-нибудь? – Косточкин нервно дергал Толика за рукав футболки.
– Тихо! – прикрикнул Полевой. – Ни слова!
Маринка с Наташей склонились над учительским столом. Девчонки вглядывались в него так, будто там что-то было написано. Кактотамовна же происходящим ничуть не интересовалась. Немного откинувшись на стуле, она… спала. То есть сидела с закрытыми глазами, глубоко дыша и потряхивая в такт дыханию свободно висящей рукой. По напряженным лицам девчонок Толик видел, что происходит нечто важное. При этом, происходящее не менялось. Вообще не менялось…
„Да что ж они могли видеть на этом дурацком столе?!” – Толик почувствовал, что в мысли прокрадывается паника.
– М-м-м-м! М-м-м! – Косточкин дергал Толика, мычал и отчаянно жестикулировал, выпячивая при этом глаза. Потом отбегал к окну и принимался мычать и жестикулировать вновь…
„А с этим-то что случилось? Носится с видом взбесившегося глухонемого!” – Толик даже испугался за одноклассника.
– Что с тобой? Язык прикусил?
– Ты же сказал „ни слова”, вот я ни слова и не говорю. А я такое могу сказать, такое…
– Знаю я, что ты обычно говоришь, – отмахнулся Толик. – Вранье сплошное… Уф, только напугал зря…
– Иди сюда, еще сильнее напугаешься, – засуетился Косточкин, подзывая к окну. – Да быстрее, они же уйдут сейчас!
С некоторой опаской Толик направился к однокласснику. Косточкин был известным приколистом, и запросто мог выставить поверившего ему посмешищем.
Например, когда-то зимой Косточкин так же активно подзывал к себе Таньку Милостанову, та пошла, и оказалась на такой страшной скользанке, что уж не шла, а катилась, разумеется, не на ногах, и, разумеется, под громкое улюлюканье выскочившей из-за соседних кустов мелюзги.
– Да быстрее же! – Косточкин приплясывал на месте, и в глазах его светилось такое торжество, что Толик решил поспешить. – Вот! Я же говорил, тут ТАКОЕ…
– Ничего себе! – невольно вырвалось у Толика. Медленно удаляясь от школьных ворот, горячо о чем-то переговариваясь, по аллейке шли… Котикова с Наташкой.
Толик бросился к двери. В кабинете никого не было. Парта, всего миг назад вплотную придвинутая к учительскому столу, стояла на своем положенном месте…
– Ключ! – вдруг заорал Косточкин и в голосе его слышался неподдельный восторг. – Смотри, Полевой! Ключ остался в замке! Кабинет заперт… изнутри! Изнутри, понимаешь? – проговорив это, Косточкин вдруг обеими руками вцепился себе в рот. – А-ит, о-а е-о у-и! – проговорил он, потом немного ослабил хватку и пояснил. – Значит, Кактотамовна еще внутри. Нельзя привлекать ее внимание!
– Выходит так, – растерянно попятился от класса Толик. – Но, погоди… Девчонки точно не выходили из класса. Но при этом, вот они, идут по школьной аллее…
– Загадки
– Кактотамовну никакая яблоня не выдержит, разломается в щепки.. – машинально прокомментировал Толик. – А Котикова закрашенные надписи читать не умеет…
Спохватившись, Толик с Косточкиным со всех ног помчались к выходу со школьного двора. Во что бы то ни стало, они решили догнать девчонок и разузнать, как тем удалось выйти из кабинета. Косточкин устал от бега, запыхался, но все равно не мог заставить себя замолчать.
– Так, наверное, яблоня и сломалась, – серьезно пыхтел он, оборачиваясь в сторону обсуждаемого дерева. То, разумеется, стояло целехонько.
– Куда же они подевались? – девчонок и след простыл. – Не умеют они так быстро ходить…
По расчетом Толика, сейчас Маринка с Наташей должны были бы только подходить к концу аллеи. Между тем, их нигде не было видно.
– Упрятались… Небось такого страха натерпелись с нашей Кактотамовной, что забились сейчас куда-нибудь в уголок. Сидят, зубами стучат, слезы льют…
Толик не смог сдержать улыбки. Уравновешенная донельзя Наташа, насколько он помнил, последний раза лила слезы в третьем классе, когда умер ее любимый попугай. По мелочам Наташа не плакала никогда.
А Котикова? Представить прежнюю боевую Маринку Дикую Кошку в слезах – воображения не хватало… А нынешняя Котикова – в последнее время Маринка очень изменилась – наверняка считала себя слишком взрослой, чтобы реветь…
– Здравствуй, Толик, здравствуй, Костя. – от раздумий Толика отвлек внезапно появившийся на аллее Новенький. – Вы не знаете, где я сейчас могу найти Наташу Полевую и Марину Котикову?
Несколько секунд Толик соображал, что происходит.
Все в классе, кроме Наташи, Новенького не любили. Тихоня, заучка, безразличный и к играм одноклассников, и к попыткам учителей устроить какие-нибудь соревнования, он был слишком странный и замкнутый для 7– «А». Не участвовал ни в одном споре, не вступал в разговоры, а, если его спрашивали, отвечал всегда очень вежливо, но вяло. В общем, даже самый дружелюбный человек с полным правом мог бы считать Николая недоразвитым. И Толик не был исключением. Потому решил, что Новенький, скорее, действительно интересуется, чем издевается. Косточкин, кажется, рассудил наоборот.
– Здоровались уже, – насупившись, буркнул он, – Забыл, что ли?
– Что ж плохого, что я лишний раз пожелал тебе здоровья? – улыбнулся Новенький.
Толик мог поклясться, что в голосе этого обычно безэмоционального типа звучала ирония. Новенький говорил с Косточкиным, как взрослый с ребенком. Вот это новости!
– А на кой ляд тебе понадобилась моя сестра? – настороженно сощурился Толик. – Не припомню, чтобы ты раньше ею интересовался.
– Что значит «на кой ляд»? – вместо прямого ответа тут же заинтересовался Новенький. Причем, спросил так серьезно, что Толик даже собрался объяснять: