Черчилль без лжи. За что его ненавидят
Шрифт:
Три года спустя после поступления Черчилля перевели в «армейский класс», где учеников готовили к военной карьере. Выбор военной профессии произошел на каникулах летом 1889 года. Отец застал Уинстона и его младшего брата Джорджа за игрой в солдатики и прямо спросил: «Уинстон, ты хочешь стать военным?» И тот уверенно ответил: «Да».
В «военном классе» будущий премьер стал учиться более прилежно. Видно, военная служба в тот момент его привлекала. Хэрроу Черчилль закончил в числе всего 12 учеников, сумевших выдержать экзамены по всем предметам, особые успехи показав при изучении истории. Он также стал чемпионом школы по фехтованию, зато по дисциплине находился в классе на последнем месте. Позднее Уинстон признавался: «Если какой-либо предмет не возбуждал моего воображения, то я просто не мог его изучать. За все двенадцать лет, что я провел в учебных заведениях, ни одному преподавателю не удалось заставить меня написать даже стих на латыни или выучить хоть что-нибудь из греческого языка, исключая алфавит». В Хэрроу Черчилль прославился как один из самых злостных хулиганов. Ему
В конце 1892 года после провала на вторых вступительных экзаменах в Сэндхерст, отец забрал Уинстона из Хэрроу. Его определили в Лексэм-Гарденс-Эрлскорт в Лондоне на курсы к капитану Уолтеру Генри Джеймсу, который натаскивал нерадивых учеников для поступления в Сэндхерст. От уровня подготовки своего нового воспитанника капитан был не в восторге и честно сказал лорду Рэндольфу: «Ваш сын слишком невнимателен и чрезмерно заносчив. К тому же он постоянно поучает своих преподавателей, заявляя им, что его познания в истории настолько обширны, что он не желает продолжать дальнейшую учебу в данной области».
В 1893 году Черчилль лишь с третьей попытки сдал экзамены в престижное Королевское военное училище в Сэндхерсте. Его подвело плохое знание латыни. Показав 92-й результат из 102 поступивших курсантов, Уинстон первоначально был определен в менее престижный кавалерийский класс. Перевестись в пехотный класс ему удалось только благодаря тому, что часть абитуриентов с более высокими экзаменационными баллами отказалась от поступления в училище. Позднее Уинстон признавался матери: «Если я не преуспею, для меня это будет катастрофой! Неудачи разобьют мне сердце, ведь амбиции – моя единственная опора». Готовили курсантов основательно, не давая расслабиться. Первые занятия начинались в 6.45 утра и продолжались с небольшими перерывами на завтрак и обед до 16.00. Затем у курсантов было свободное время – они могли заняться спортом, чтением или просто гулять. До отбоя в 23.00 Черчилль много читал военную литературу, в том числе труды по стратегии и тактике, а также описания последних войн – Гражданской войны в США 1861–1865 годов, Франко-прусской войны 1870–1871 годов и Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Курсанты занимались картографией, тактикой, фортификацией, военной администрацией, полковым счетоводством, а также юриспруденцией, осваивали стрелковое и артиллерийское вооружение. Не последнее место занимали физические упражнения в гимнастическом зале, стрельба, копание окопов, строевая подготовка, марши и верховая езда.
В 1894 году Черчилль окончил училище 20-м из 130 выпускников, что было довольно неплохим результатом, и в феврале 1895 года стал младшим лейтенантом.
Уинстон так характеризовал преимущества военной службы: «Военное дело – это путь к быстрому продвижению и великолепная возможность отличиться». Он, сознавая родство войны и политики, признался одному из друзей: « Я хочу быть политиком или солдатом».
Черчилль мечтал прославиться на военном поприще, имея перед собой в качестве образцов Оливера Кромвеля и первого герцога Мальборо. В душе он всегда оставался стратегом, и политика влекла его во многом из-за ее очевидного сходства с военным делом. Не случайно звездный час Черчилля наступил именно во время войны.
Тянуть лямку младшего офицера в элитном 4-м гусарском полку Уинстону не очень-то хотелось. Благодаря связям матери в том же 1895 году он был направлен на Кубу военным корреспондентом газеты «Дейли График» освещать борьбу кубинских повстанцев против испанских войск, будучи прикомандированным к последним, но оставаясь при этом на действительной военной службе в британской армии. На Кубе Черчилль впервые побывал в бою, хотя непосредственно в нем не участвовал и ни в кого не стрелял. Отряд испанцев, при котором находился Черчилль, попал в засаду. В ходе перестрелки одна из пуль попала в стоящую рядом с Черчиллем лошадь. Уинстон задумчиво произнес: «А ведь пуле не хватило всего лишь двенадцати дюймов, чтобы долететь до моей головы». Во время следующей стычки, когда партизаны напали на испанцев во время привала, одна из пуль попала в шляпу, которой спящий Черчилль накрыл лицо.За пять опубликованных статей, часть из которых перепечатала «Нью-Йорк Таймс», он получил гонорар 26 фунтов и 5 шиллингов, что для небогатого аристократа было существенной прибавкой к скромному лейтенантскому жалованью. Правительство Испании наградило его медалью «Красный крест», что дало повод британской прессе усомниться в нейтральности корреспонденций Черчилля. На Кубе он пристрастился к гаванским сигарам и послеобеденной сиесте. В конце жизни он шутил: «Говорят, что сигары негативно влияют на взаимоотношения с женщинами. Это полная чушь! Старость влияет гораздо хуже». По дороге на Кубу Черчилль посетил Соединенные Штаты. Позднее он говорил брату Джеку: «Америка – великая страна, где практичность ставится во главу угла, заменяя американцам романтику и красоту. Они больше напоминают огромного здорового парня, презирающего твои сокровенные чувства, возраст и традиции, но с таким непосредственным добродушием решающего свои практические проблемы, что им позавидуют более старые нации».
В октябре 1896 года Черчилль с полком отправился в индийский город Бангалор, где стал одним из лучших игроков сборной полка по поло. Мы-то все знаем Черчилля в основном по портретам
Служба в индийской глуши Черчиллю вскоре наскучила. Он рвался в бой. Осенью 1897 года Уинстон добился отправки в экспедиционный корпус, подавлявший восстания пуштунских племен в горной области Малаканд, на северо-западе страны. Здесь ему пришлось впервые повоевать по-настоящему. В первом же бою в Мамундской долине 16 сентября 1897 года Уинстон убил или ранил четверых неприятелей. Черчилль воевал храбро, но саму войну с пуштунами считал бессмысленной. Своей бабушке, герцогине Мальборо, он писал: «Люди племен пытают раненых и уродуют убитых. Наши солдаты никогда не оставляют в живых пленных, независимо от того, ранены те или нет. Полевые госпитали и конвои с больными особенно привлекательны для врага в качестве целей для нападения, мы разрушаем резервуары, которые являются единственным источником воды летом, и применяем против них пули – новые пули «Дум-дум»… разрушительный эффект которых просто ужасен… Это разорительно финансово, безнравственно морально, сомнительно с военной точки зрения и является грубым политическим промахом». В письме одному из своих боевых товарищей Уинстон рассказал, как пехотинцы сикхского полка бросили раненого повстанца в печь для мусора и сожгли его заживо.
По окончании экспедиции Черчилль опубликовал книгу «История Малакандского полевого корпуса». Там он писал: «По всей афганской границе каждый дом превратился в крепость, каждая деревня – в фортификацию. Каждый житель с самых ранних лет, когда он уже достаточно силен, чтобы бросить камень и до последнего вздоха, пока у него есть силы нажать на курок, превратился в солдата». И сразу же стал хлопотать о новой командировке, на этот раз в Судан, для освещения подавления махдистского восстания. Его назначили на сверхштатную должность лейтенанта, специально оговорив, что в случае гибели или тяжелого ранения Черчилль или его семья не сможет рассчитывать на страховые выплаты из армейских страховых фондов. Уинстон участвовал в решающем сражении при Омдурмане, в том числе и в последней атаке британской кавалерии в конном строю. Черчилль так описал ее в книге о Суданской кампании «Война на реке», ставшей бестселлером: «Дервиши сражались самоотверженно – резали лошадям жилки, рубили поводья и стремянные ремни. Они расстреливали наших солдат в упор, закидывали острыми копьями, выпавших из седла безжалостно рубили мечами, пока те не переставали подавать признаков жизни… Я перешел на рысь и поскакал к отдельно стоящим неприятелям, стреляя им в лицо из пистолета, и убил нескольких – троих наверняка, двоих – с большой долей сомнения и еще одного – весьма сомнительно». Поскольку потери суданцев («дервишей», как называли последователей Махди, чьи останки англичане и египтяне после победы выбросили в Нил, а череп доставили в Каир) в том бою составили лишь 23 убитых, Черчилль, по всей видимости, несколько преувеличил свои успехи. Всего в битве при Омдурмане англо-египетские войска (8 тыс. британцев и 18 тыс. египтян, имевших 50 современных орудий и 80 пулеметов) потеряли 48 убитыми и 428 ранеными. Потери суданцев, которых будто бы насчитывалось 60 тыс. человек, никто толком не считал. В отчете Китченера говорилось о 5 тыс. пленных (что, вероятно, близко к истине) и 9,7 тыс. убитых и 25 тыс. раненых (потери убитыми и ранеными, скорее всего, значительно преувеличены).
Эту же атаку Черчилль рассматривал как философское отражение сути жизни: «С некоторой точки зрения кавалерийская атака очень похожа на обычную жизнь. Пока вы в порядке, твердо держитесь в седле и хорошо вооружены, враги далеко вас обходят. Но стоит вам потерять стремя, лишиться узды, выронить оружие или получить ранение – самому или лошади, – и тут же со всех сторон на вас ринутся враги».
Черчилль критиковал главнокомандующего генерала Китченера за жестокое отношение к пленным и неуважение к мусульманским обычаям. Он утверждал: «Китченер – великий полководец, но его трудно обвинить в том, что он – великий джентльмен». Подобное вопиющее нарушение субординации никаких негативных последствий для молодого лейтенанта не имела. После возвращения из Судана Черчилль вышел в отставку, собираясь начать политическую карьеру в рядах консервативной партии.
В то же время в письме матери Черчилль пытался дать рациональные объяснения своей храбрости: «Быть все время на виду, блистать, обращать на себя внимание, так надо вести себя, чтобы стать героем в глазах публики, в этом залог успешной политической карьеры. Однажды я проскакал на своей серой лошадке по самой линии огня, тогда как все спрятались в укрытие. Может, это и глупо, но ставки велики, тем более когда у тебя есть зрители. Если на тебя никто не смотрит, то и храбрость ни к чему».
Но скорее Уинстону просто с юных лет было присуще бесстрашие. И никакими рациональными мотивами отвагу Черчилля не объяснишь. Ведь какой смысл пытаться заслужить похвалу от генералов за храбрость и в то же время открыто их критиковать, что никак не способствовало карьере.
Уже в период Второй мировой войны, весной 1943 года, лайнер «Куин Мэри», на борту которого Черчилль пересекал Атлантический океан, вошел в опасную зону активности немецких подлодок. Узнав об этом, Черчилль заявил сопровождавшему его американскому послу Авереллу Гарриману, что если корабль потопят, он прикажет установить пулемет на своей спасательной шлюпке, и добавил: «В плен они меня не возьмут. Самая достойная смерть – это смерть в пылу сражения с врагом!»
Англо-бурская война заставила Черчилля вновь вернуться к профессии военного корреспондента, непосредственно участвующего в боевых действиях.