Черчилль. Молодой титан
Шрифт:
Для юной американки это было вполне простительно — считать, что раз Черчилль и Джо сидят на одних и тех же скамьях палаты общин в парламенте, значит, они должны идти рука об руку. Доводы Чемберлена по поводу «пошлины», которые он приводил в своей речи 6 октября 1903 года — столь длинные и запутанные, что, видимо, Этель сочла, — будет проще, если она просто назовет их «блестящими». Уинстон не мог отмахнуться от такой ошибки. Он готов был посвятить сколько угодно часов для того, чтобы разъяснить ей суть вопроса и направить на путь истинный. В любом случае, он с огромным нетерпением ждал ее следующего приезда.
В свойственной ей очаровательной
Последняя часть их переписки не сохранилась, но она была многословной и страстной, потому что к ее следующему приезду в Лондон он уже собирался сделать ей предложение.
VII. Отступление
Война между Черчиллем и Чемберленом достигла самого пика в начале 1904 года. Генеральное сражение состоялось в четверг, в конце марта. Оппозиция потребовала от правительства устроить выборы, чтобы страна могла сказать свое слово по поводу свободной торговли. Настроенный самым критическим образом, Ллойд-Джордж доказывал: из-за того, что партия консерваторов никак не может решить вопрос с протекционизмом, это оттягивает решение и других насущных вопросов. И народ сам должен сделать выбор.
Глядя прямо на Бальфура, он насмешливо спросил, почему тот отказывается прояснить свою позицию и открыто высказаться, в какую сторону он склоняется. Премьер-министр, продолжал он, делает вид, что вся страна следует его примеру.
И тут со скамьи поднялся Черчилль. Глава кабинета понял, что сейчас тот, кто должен выступать на его стороне, тоже выскажется против. Как описывали репортеры, «лицо его исказилось от гнева». В этот момент премьер-министр, видимо, решил, что с него хватит! С несвойственной ему торопливостью, даже не оглянувшись, он покинул кабинет.
А затем произошло нечто невероятное — другие министры один за другим поднялись и вышли следом за своим начальником. За ними потянулись и заднескамеечники. Известный денди из партии тори, Уильям Бердетт-Коуттс, замедлил шаг и остановился в дверях, глядя на всех с настолько высокомерным видом, что оставшиеся разразились гневными возгласами. Только после этого он ушел. За несколько минут скамьи, на которых восседали члены правительства, опустели. Осталась только та часть представителей, которые выступали за свободную торговлю, и Уинстон, который все еще продолжал стоять, не понимая, как члены партии, к которой он принадлежал, могли так поступить. Тем не менее, он закончил свою речь, не щадя премьер-министра. Он был даже беспощаднее, чем Ллойд-Джордж. «Пришло время, — сказал он, обратившись к тем, кто остался сидеть, — когда страна должна наконец избавиться от уклончивой политики, люди имеют право знать, что представители власти думают на самом деле, и как они соблюдают важнейшие политические принципы».
Бальфура, покинувшего зал во время дебатов и тем самым нарушившего традиции парламента, осудили за этот поступок. Но в свойственной ему манере он не желал признать себя виноватым, утверждая, что это было вызвано необходимостью, — его пригласил к себе канцлер казначейства, и он не собирался наносить оскорбление Черчиллю. Мало кто всерьез
Вместо того чтобы обвинить Чемберлена, — ведь раскол в партии произошел из-за его раздутых имперских планов, — Бальфур и другие сподвижники предпочли свалить все на Черчилля, а судьбу свободной торговли предоставить ее собственной судьбе. Конечно, Уинстон был упрям, но и Джо не уступал ему в этом. Хотя на самом деле требовалось не так уж много, чтобы приспособить взгляды Уинстона к взглядам партии и дать ему хотя бы возможность и некоторый стимул для этого. Тем более, что партии тори нужен был такой энергичный молодой боец, который не боится задавать неудобные вопросы. Но Бальфур был нерешителен, а Чемберлен нетерпим. Оба не дали себе труда задуматься, как наилучшим образом использовать таланты Черчилля. А он, в свою очередь, ясно понял, что не сможет оставаться в партии, пока эти двое возглавляют ее. Они создали невыносимую ситуацию: с одной стороны, позиции Джо все еще оставались сильными, его нельзя было просто проигнорировать, а с другой стороны, его доводы не были настолько сильны, чтобы он мог победить. Бальфур был наделен властью, но предпочитал увиливать вместо того, чтобы сделать выбор.
Несколько месяцев Черчилль размышлял о том, не выйти ли ему из партии. Осенью, в письме к Хью Сесилу, он изложил причины, побуждавшие его принять такое решение: «я устал изображать дружбу в партии, где дружбы не существует, и верность ее лидерам, смещения которых все жаждут». Он зашел еще дальше, заявив: «Ненавижу тори». Понимая, что его прямота заденет Хью, — слишком крепкими узами тот был связан с тори, — Уинстон не отправил письмо своему другу. Но к концу 1903 года он настолько ясно выразил свои чувства и мысли в публичных выступлениях, что Хью и сам понял, насколько близок Черчилль к тому, чтобы уйти из партии.
Сесил старался сделать все возможное, чтобы переубедить Уинстона: «… надо продолжать борьбу с Джей-Си, оставаясь в рядах партии, и выиграть, несмотря на тех, кто сомневается, кто медлит, перетянув на свою сторону тех, кто не столько придерживается идеи Джо, сколько пытается сохранить верность партии». Хью хотелось, чтобы Уинстон и дальше выступал против Джо, но чтобы он при этом «говорил на языке консерваторов». Это означало, что Хью не понимал, сколь мало его друга заботит собственно язык консерваторов. Все его высказывания были сделаны на языке самого Черчилля. «Он на стороне своей собственной партии», — к такому выводу пришла газета «Скотсмэн» в марте 1904 года.
Вопрос заключался вот в чем: найдется ли такая партия, которая захочет предложить ему достаточно длинный поводок, чтобы тот не стеснял его движений. И все оставшееся время Черчилль взвешивал именно эту возможность. Одновременно он внушил Хью — своему лучшему другу, — столь глубочайшее отвращение к методам Джо, что тот уже не мог держать чувства при себе. И они вылились весной. После поездки в Бирмингем Сесил уже горел от нетерпения встретиться с Джо лицом к лицу и высказать все, что думает о нем. Это произошло на вечернем заседании партии, и страстность выступления поразила присутствовавших.