Череп грифона

— Радуйся, — сказал Менедем.

Он не мог просто ее игнорировать, потому что тогда Бавкида пожаловалась бы мужу — и не без причин, — а это породило бы лишние проблемы.

— Радуйся, — ответила она серьезно. — Удачного тебе плавания. Возвращайся как можно скорей и с кучей серебра.

— Спасибо. — Менедем повернул в сторону кухни. — Я тоже собираюсь раздобыть что-нибудь на завтрак, чтобы съесть по пути в порт.

Бавкида кивнула. Все, что она делала, выглядело серьезным, почти торжественным.

«На

что, интересно, эта женщина была бы похожа, воспламененная и страстная? — гадал Менедем. — Сгорала бы она тогда от пыла потому, что обычно такая спокойная?»

Юноша почти вбежал на кухню, подгоняемый своими мыслями. Он бы с удовольствием на какое-то время остался на кухне, в надежде, что Бавкида уйдет по лестнице обратно в женские комнаты… Но ведь «Афродита» не станет ждать, и если он не зайдет за Соклеем, тот зайдет за ним сам. Поэтому Менедем вышел во двор с ломтем хлеба в руке.

Бавкида все еще была там, завтракая.

— Будь осторожен, — сказала она Менедему. — Все, о чем мы говорили раньше… Похоже, это скоро станет правдой. И все это плохо для Родоса и плохо для торговли.

— Знаю.

Менедем вгрызся в хлеб, стараясь есть как можно быстрее.

С полным ртом он продолжал:

— Но я обязательно вернусь. Я должен вернуться. Если я не вернусь, отцу не на кого будет кричать.

Бавкида резко вдохнула. И Менедем понял, что еще ни разу при ней не ругал отца. Когда он жаловался на Филодема, он всякий раз жаловался Соклею… До этого момента. А жаловаться женщине на ее мужа — не лучший способ завоевать ее симпатию.

— Он желает тебе самого лучшего и ждет от тебя самого лучшего, — сказала Бавкида. — И сердится, если его ожидания не в полной мере оправдываются.

«И выбирает наихудший способ, чтобы получить от меня самое лучшее», — подумал Менедем, но не сказал этого вслух. Он запихал в рот остатки хлеба, быстро прожевал и проглотил. Хлеб оцарапал его глотку, как галька.

— Мне пора, — сказал он.

Бавкида кивнула.

— Удачного плавания, — повторила она. — И возвращайся скорей.

Она встала.

Менедем мог бы по-родственному ее обнять — Бавкида ведь была его мачехой.

«Да уж, обнять, — зло ухмыльнулся он про себя. — А что бы ты сделал, если бы отец спустился по лестнице и увидел? Тебе нужно уплыть прочь и больше не возвращаться домой».

Он никогда не знал такой нервотрепки, гоняясь за чужими женами в других городах.

Менедем почти бегом устремился к дверям. Всякий раз, уходя от Бавкиды, он чувствовал себя так, как будто его только что выгнали взашей.

Оказавшись на улице, юноша почувствовал облегчение. Оказаться в открытом море в тысяче стадий от Родоса будет еще большим облегчением.

Менедем закрыл за собой дверь и повернулся к соседнему дому, намереваясь зайти за Соклеем. Сделал шаг — и почти врезался в двоюродного брата.

— Радуйся, —

сказал Соклей. — Незачем так прыгать. Я как раз собирался за тобой зайти.

— А я как раз собирался зайти за тобой, — ответил Менедем. — И не слышал твоих шагов.

Неудивительно, ведь ни один из них не носил обуви.

— Теперь, когда мы зашли друг за другом, — продолжал Менедем, — давай двинем на судно. На что поспорим, что Эвксенид будет ждать нас на пристани?

— У меня есть лучшие способы потратить деньги, — сказал Соклей. — Ты захватил изумруды?

Менедем похлопал по маленькому кожаному мешочку, висящему на поясе, которым был перехвачен его хитон.

— Они здесь — все, кроме одного, который отец купил для своей новой жены.

Он говорил негромко, не желая, чтобы его слова услышала Бавкида: камень был все еще у ювелира.

— Жаль, что он решил так поступить. Значит, мы сможем продать одним изумрудом меньше. — Соклей развел руками. — Но что тут можно поделать?

— Немногое, — ответил Менедем.

Соклей не знал, что Менедем сам предложил отцу взять изумруд, а Менедем не собирался рассказывать об этом двоюродному брату.

— Давай. Пошли.

Мнесипол уже вовсю бил молотом по наковальне, когда они подошли к кузне. Он помахал им одной рукой, не выпуская молота из другой. Кузнец хорошо знал двоюродных братьев.

— Ему не хватает только хромоты, чтобы стать вылитым Гефестом, — заметил Менедем.

— А что, и вправду, — ответил Соклей. — Предлагаю игру: кто из наших знакомых больше всего подходит на роль олимпийских богов? — Он посмотрел на Менедема. — А, Гермес в крылатых сандалиях?

Менедем прошел несколько шагов с весьма гордым видом. Он был отличным бегуном на короткие дистанции, хотя и не удостоился чести представлять Родос на Олимпийских играх.

Он упустил свой шанс сделать реплику в начале игры, но быстро к ней присоединился:

— У нас имеется Посейдон в лице нашего келевста.

— Верно, — сказал Соклей. — А Аристид сойдет за всевидящего Аргуса.

Они прошли мимо булочной Агатиппа, все еще играя в эту игру.

— Я знаю, кто может быть сероглазой Афиной, — сказал Менедем.

— Кто? — спросил Соклей.

Менедем указал на него.

— Ты.

— Я? Афиной? — Соклей так удивился, что произнес имя богини нараспев — на куда более протяжном дорийском, чем обычно. — Ты спятил. У меня борода, если ты случайно не заметил.

— Это же театр, мой дорогой, — беззаботно произнес Менедем. — Актеры играют все женские роли. Если ты спрячешь лицо за маской, всем будет плевать на бороду, потому что для этой роли нужен именно такой острый ум, как у тебя.

— Спасибо тебе большое. — Соклей поцеловал двоюродного брата в щеку. — Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь отзывался обо мне лучше.