Череп грифона
Шрифт:
По мнению Менедема, Соклей ответил слишком вкрадчиво, а оттого неубедительно. Но Клейтелий, который уже порядком выпил, не был склонен к критике. Он только кивнул, чтобы показать — да, родосец рассказывал именно так.
Соклей слегка улыбнулся загадочной улыбкой.
— Говорят, Гомер был слеп. Он никогда не видел того, о чем пел, но заставил видеть это всех остальных, и люди видят это до сих пор.
— За последнее время ты уже дважды удостаиваешь поэта похвалы, — сказал Менедем. — К чему бы
Соклей показал двоюродному брату язык, высунув его как можно дальше. При этом оба юноши засмеялись.
Засмеялся и Клейтелий, хотя и не понял, что имел в виду Менедем. Он выпил достаточно и доказал это, обратившись к Соклею:
— У тебя есть дар все объяснять. Ты ведь умеешь писать? Такой умный парень наверняка должен знать грамоту.
Соклей не отрицал своего умения, и родосский проксен продолжил:
— Ты должен записать то, что только что рассказал, чтобы сохранить для потомства.
— Может, однажды и запишу, — ответил Соклей. — Я уже думал об этом.
— И правильно делал. — Клейтелий отпил из чаши большой глоток. — Ну, чем займемся дальше?
— Если ты приготовил девушек, ожидающих нас в наших комнатах, я был бы не прочь прямо сейчас туда отправиться, — ответил Менедем.
— Приготовил, — засмеялся проксен. — Хорошо вам, ребята. Вы двое можете трахаться с ними до одурения, но если я возьму рабыню к себе в постель, жена будет до бесконечности меня этим попрекать. Пойдемте.
Он взял со стола лампу.
— Я отведу вас.
Войдя в комнату, Менедем кивнул рабыне, ожидающей его в постели.
— Радуйся, Эвноя.
— Радуйся, — ответила она. — Нам так и не дали заняться этим утром.
Она, без сомнения, подразумевала: «Тебе не дали заплатить мне утром».
Менедем кивнул, подумав, что, родись Эвноя мужчиной, она давно уже была бы на мысе Тенар. В ней было много качеств, присущих наемнику.
— Птолемей и впрямь хотел вас видеть? — спросила она.
— Да, — ответил Менедем.
Это, казалось, произвело впечатление на Эвною. Она приняла горделивый вид — будто, отдаваясь мужчине, встречавшемуся с великим человеком, и сама становилась более значительной персоной. Рабы часто грелись в отраженных лучах славы своих господ; в данном случае, похоже, происходило то же самое.
Менедем сорвал хитон и лег на кровать рядом с любовницей.
Как и прошлой ночью, Эвноя застенчиво возразила против того, чтобы он просто овладел ею.
— Я не хочу иметь ребенка, — повторила рабыня.
Менедем нахмурился. Считалось, что она здесь ради его удовольствия, а не наоборот. Но он ублажил ее, сев на край кровати и широко раскинув ноги. Эвноя помрачнела; это нравилось ей еще меньше, чем подставлять зад. Однако в конце концов рабыня присела на корточках между его ног и
Прошло немного времени, и она отодвинулась, слегка кашляя и давясь, нашла под кроватью горшок и сплюнула в него.
Пресытившийся и ленивый, Менедем дал ей полдрахмы. В борделе ему бы пришлось заплатить за подобное удовольствие куда больше.
Они вытянулись на кровати бок о бок. Менедем пробежал рукой по изгибу обнаженного тела женщины, потом задул лампу. Комната погрузилась во тьму, и он почти сразу уснул.
Когда Соклея разбудил резкий стук, юноше на мгновение показалось, что все случившееся прошлым утром ему просто приснилось. Как и вчера, он лежал в обнимку с рабыней Клейтелия, Фестилис, и, как и накануне, они вместе сонно и удивленно огляделись вокруг. Рассвет пробивался сквозь ставни.
Раздался еще один стук, в соседнюю дверь.
— Алипет снова здесь, — сказал Клейтелий, и Соклей убедился, что и впрямь не спит. — Птолемей хочет видеть вас обоих, немедленно.
— Но хочу ли я видеть Птолемея? — пробормотал Соклей.
Он раздраженно помотал головой. Какая разница, хочет он или нет? Даже свободный эллин понимал, что его свобода имеет свои пределы, когда имел дело с генералом Александра.
Соклей похлопал Фестилис со словами:
— Поспи еще, если можешь. Это не имеет к тебе никакого отношения.
Затем набросил хитон и вышел по двор. В тот же миг из смежной комнаты появился Менедем; он тоже не выглядел счастливым.
— Что теперь? — вопросил он Алипета.
Приближенный Птолемея только пожал плечами и сказал:
— Пойдемте со мной.
Ворча и зевая, Соклей и Менедем последовали за ним.
Как и вчера, они застали Птолемея за завтраком. В это утро, однако, он не предложил им поесть, а уставился на родосцев таким взглядом, который заставил их вспомнить все грехи и испугаться возможного наказания. Соклей очень старался сохранить бесстрастное выражение лица.
«Знает ли Птолемей об изумрудах?» — нервно гадал он.
Он бросил взгляд на Менедема. Его двоюродный брат, к счастью, был не таким человеком, чтобы выглядеть виноватым, даже если ощущал свою вину.
Птолемей выпятил крутой подбородок и прорычал:
— Почему вы не сказали мне, что, когда плыли на Книд, у вас на борту был офицер одноглазого ублюдка?
Он, без сомнения, собирался их запугать. Но, так как его прямой вопрос не имел никакого отношения к изумрудам, братья испытали скорее облегчение, чем страх.
— А почему мы должны были об этом говорить? — отозвался Соклей. — Родос свободен, независим и нейтрален. Мы можем перевозить любого, кто платит за проезд.