Череп на флаге

Впередсмотрящий Джо Хьюз протер обрубком пальца глубоко посаженный слезящийся глаз, еще раз всмотрелся в линию горизонта и, растянув щербатый рот в ухмылке, издал пронзительный свист.

— Па-аррус! — закричал он хрипло, высовываясь из «вороньего гнезда». — Прямо по носу — парус!

Спустя несколько мгновений палуба восемнадцатипушечного фрегата «Королевский охотник» задрожала от топота ног. Свободные от вахты матросы, шумно

сопя и переговариваясь, устремились на бак. Самые нетерпеливые из них по кошачьи быстро взобрались на ванты, с которых, щурясь от яркого света, пытались разглядеть незнакомое судно. Тщетно! Поверхность океана, гладкая и блестящая, была усыпана мириадами солнечных зайчиков; от их бликов резало глаза и кружило головы.

Из капитанской каюты, опираясь на увесистую бамбуковую трость, вышел Билли Брэдли. При виде этого коренастого голубоглазого геркулеса с резко очерченным орлиным носом и тяжелым подбородком, покрытым темно-русой щетиной, матросы притихли и почтительно расступились. Капитан подошел к борту, молча взял у штурмана подзорную трубу, навел ее на горизонт, затем обернулся и бросил недовольный взгляд на мачты. Паруса обвисли, как тряпки; раскаленный отвесными лучами солнца воздух был совершенно неподвижен.

Прошло более двух суток с тех пор, как фрегат попал в полосу мертвого штиля и теперь, находясь во власти Гвинейского течения, дрейфовал на зюйд-ост, к берегам Сьерра-Леоне.

— Если к вечеру погода не изменится, — сказал капитан, обращаясь к Питеру Хилтону, штурману, — я, пожалуй, поверю в дурное пророчество Ингленда, обещавшего нам дорогу в пекло. В этой липкой духоте скоро нечем будет дышать, а накаленные солнцем якоря и пушки, кажется, уже начали плавиться.

Штурман, почесывая узловатыми пальцами обнаженную грудь и слегка покачиваясь на кривых ногах, философски заметил:

— Главное свойство морского скитальца — терпение, капитан. Нельзя быть нетерпеливым в присутствии двух великих стихий — моря и неба.

Билли Брэдли пробормотал под нос что-то невнятное, снова навел подзорную трубу на горизонт и, без всякой связи со сказанным выше, воскликнул:

— Черт! Судя по оснастке, это шлюп. Лежит в дрейфе, как и мы… Эй, трубач!

— Да, сэр! — отозвался один из судовых музыкантов, коротышка Саймон Блейк.

— Ну-ка, труби в свою дудку! Может, так удастся разбудить уснувшего лентяя.

Он, конечно, имел в виду ветер.

Матросы, томимые жарой и бездельем, одобрительно загудели, и вскоре над безмятежной морской пустыней раздались пронзительные звуки трубы. Решив, что Блейку одному с поставленной задачей не справиться, к нему присоседились Том Фитцджеральд, игравший на шотландской волынке, и барабанщик Теодор Грин по прозвищу Хромой Тедди (он действительно хромал на правую ногу, случайно простреленную во время охоты на диких свиней в лесах Эспаньолы [1] ).

Как ни странно, примерно через

четверть часа пропитанный влагой воздух пришел в движение, подул легкий ветерок, поверхность воды сморщилась от ряби, а затем по ней побежали небольшие барашки волн. Паруса забрали ветер, «Королевский охотник» вздрогнул, будто спросонья, заскрипел такелажем и, с мягким шелестом рассекая форштевнем волну, пошел левым галсом следом за обнаруженным на горизонте неизвестным судном.

— Так держать! — крикнул штурман рулевому.

Рулевой в ответ кивнул.

Вечером, сердито уставившись на феерическую панораму захода солнца в ореоле кучевых облаков, Хилтон сообщил капитану, что погода наверняка испортится. И действительно, когда солнце, не оставив времени для сумерек, свалилось с небосклона прямо в океан, ветер вдруг зашел и стал встречным. Он устойчиво свежел, так что к одиннадцати часам ночи пришлось уменьшить парусность и взять рифы. Судно стонало, сильно кренясь, и непрерывно сотрясалось при ударах вспененных волн, которые шли и шли зловещей чередой, поблескивая фосфоресцирующими гребнями.

Около полуночи, когда все пространство вокруг корабля наполнилось водяной пылью и, при перемене ветра, огромный вал с грохотом обрушился на корму, снеся галерею с левого борта, капитан решил, что мачты могут не выдержать. Последовала команда свернуть паруса. Боцман Бен Хэлси, круглолицый толстяк с двойным подбородком и черной повязкой на правом глазу, вцепившись одной рукой в битенг, а другой сжимая свисток, отправил людей на бак, чтобы убрать кливер. Балансируя на мокрой скользкой палубе, матросы вынуждены были ползти туда на четвереньках; но убрать парус так и не удалось — налетел шквал с дождем, и кливер порвался с треском, напоминающим пушечный выстрел. Через секунду от него осталось лишь несколько клочков оборванной парусины.

Только перед самым рассветом, когда промокшие и наполовину ослепшие от водяных брызг матросы стали терять бодрость духа, установилось относительное затишье. Задул ровный попутный ветер, обещавший судну хороший ход, и измученная команда, развесив на рангоуте мокрую одежду, смогла, наконец, забыться в глубоком сне.

Постепенно утро вступило в свои права, и солнце, словно гигантский апельсин, прорвалось сквозь рваные тучи, позолотив искрящуюся поверхность волн. В наветренной стороне, примерно в полутора-двух милях от фрегата, впередсмотрящий Том Бэрри, сменивший в «вороньем гнезде» Хьюза, обнаружил небольшой корабль — возможно, тот самый, который был замечен накануне. Он нес лишь один грот, плохо слушался руля и часто зарывался носом в волну.

Снова команда «Королевского охотника» была поднята на ноги. Несмотря на усталость, большинство согласилось с предложением капитана осмотреть трюмы незнакомца. Пиратский фрегат сделал поворот через фордевинд и, двигаясь в полветра, пошел на сближение с жертвой. На расстоянии кабельтова Брэдли приказал поднять на мачте «Веселого Роджера» — черный флаг с изображением черепа и скрещенных костей — и сделать предупредительный выстрел из четырехфунтовой погонной пушки.

Шторм, видимо, изрядно потрепал незнакомца, так как после короткой паузы, отказавшись от попытки оказать пиратам сопротивление, он покорно лег в дрейф и спустил флаг.