Череп Шерлока Холмса
Шрифт:
— О принце Александре нет известий? — следователь стремительно вцепился в Гаусгоффера.
— Нет, и это тревожит.
— Вы ночью… не слышали ничего необычного?
— Нет. Я сплю крепко. Вернее… Сквозь сон… Нет, ничего не могу сказать наверное.
— А Константин Фадеев? Он всю ночь провел в доме?
— Вероятно. Пришел минут на двадцать после меня. Мы выпили по бокалу вина в гостиной, а потом разошлись.
— Вы слышали, он лег спать?
— Помилуйте, каким образом? Даже если Константин печатал на машинке, стоило ему плотно
— Печатал на машинке?
— Ну да. Он признался, что пробует себя в литературе, но много времени отнимает учеба, предстоит написать рефераты… Хочет побыстрее с ними разделаться, чтобы потом целиком отдаться сочинительству. Мы с ним вчера немного поговорили, перед сном.
— Замечательно, — нетерпение следователя гнало его дальше. — Вы не покажете комнату господина Фадеева?
По лестнице, покрытой ковровой дорожкой (не такой добротной, как в «Уютном»), мы поднялись на второй этаж.
— Пожалуйста. Это — комната Константина.
Следователь постучал — громче, громче и громче.
— Не отвечает.
— Дверь не заперта, — Холмс потянул ее на себя. — Проходите.
Можете назвать это предчувствием, можете — дедуктивным выводом, но то, что я увидел, меня не удивило. Похоже, каждый был к этому готов, кроме, быть может, полковника Гаусгоффера.
Пока я поддерживал тело за ноги, следователь поставил опрокинутый стул, влез на него и ножом перерезал веревку у крюка люстры.
Я ослабил петлю и освободил шею. Тело было теплым, но это уже было именно тело, а не Константин.
— Доктор, можно что-нибудь сделать? — без надежды спросил следователь.
Я покачал головой.
— Он мертв не менее получаса. Скажем так: от двадцати минут до получаса.
Дежа вю. Все это уже было. Совсем недавно.
— Самоубийство?
— Борозда удавления показывает, что он был жив, когда затягивалась петля. Но… — я колебался.
— Но, Ватсон? — глаза Холмса блестели, старая ищейка чуяла горячий след.
Я потрогал голову Константина.
— Определенно, имел место ушиб. Он ударился — или его ударили — довольно основательно. Череп не проломили, но оглушить могли.
— Но не обязательно? — следователь тоже едва не дрожал от возбуждения.
— Наверное сказать невозможно. Удар был сильным — и только.
— Ага, ага… — следователь отчаянно теребил бороду. — Ага, — он прошелся по комнате.
— Ну, конечно. Это все решает, — казалось, следователь разочарован. — Признание студента.
— Признание? — полковник Гаусгоффер оправился от неожиданности.
Мы подошли к следователю. На письменном столе стояли рядышком два «ремингтона», один с обычным шрифтом, другой, похоже, с кириллицей. Рядом с пишущими машинками лежала стопка бумаги.
Следователь вытащил лист из машинки.
— «Мистер Холмс, — напечатано было на нем, — я совершил непоправимое. Узнав о связи принца Александра и Лизы, я убил обоих. Сейчас,
— Какой ужас! — полковник, военный человек, был потрясен.
— Все указывало на это, — следователь обращался прежде всего к Холмсу. — Молодой человек, студент, возвращается после длительной отлучки и узнает, что девушка ему неверна — соответствует это действительности или нет, не имеет значения. В припадке гнева он убивает ее, выбрасывает из окна башни — дело происходит ночью во время опытов принца. Затем ревнивец спускается в нижнюю лабораторию, и та же участь постигает принца Александра. В борьбе с ним убийца получает удар по голове, но это, увы, его не останавливает. Потайным ходом он выносит тело и топит в реке, украв для этого лодку, в надежде запутать следствие, после чего возвращается к себе. Утром состояние аффекта проходит, он видит убитую им девушку, страх и раскаяние охватывают его, и студент вешается. Вы согласны с такой версией, мистер Холмс?
— Звучит убедительно, — смиренно согласился Холмс.
Следователь полистал другие бумаги.
— Литературные опусы. О! Мистер Холмс, доктор Ватсон, он писал о вас, — с этими словами следователь поднял один из листков. Что-то скатилось с него и со стуком упало на паркет.
— Недурно, — следователь поднял предмет. — Такой бриллиантище у студента? Скорее… — он замолк, но сдержаться не смог, — скорее, это подарок принца девушке. Залог, знаете ли, благорасположения. Надо будет спросить Петра Александровича, не знаком ли ему сей перстень.
Мы с Холмсом переглянулись. Пропажа драгоценностей!
— Мне предстоит тяжелая обязанность — уведомить о случившемся семью принца. Мистер Холмс, вы не составите компанию?
— Заслуга в столь скором и энергичном расследовании принадлежит исключительно вам, — поклонился Холмс. — Я вынужден воздержаться.
— Я пойду с вами, — вызвался полковник.
Из окна мы видели, как они шли к замку.
— Быстро, Ватсон, быстро. Зарядите в машинку чистый лист.
— Зачем, Холмс?
— Быстрее!
Я повиновался.
— Печатайте! — он продиктовал текст, несколько строк. — А теперь дайте сюда! — он сложил лист вчетверо и спрятал в карман.
— Вернемся в «Уютное».
В недоумении я шел за Холмсом.
— Задайте себе вопрос, Ватсон, почему письмо написано не от руки, а на «ремингтоне», причем по-английски, а не на родном Константину языке?
— Потому, что адресовано вам.
— Именно, Ватсон, именно! Адресовано мне! Вы уловили суть!
Трапезничали мы в «Уютном» — происшедшие события отменили общий обед. Холмс, не переставая, курил, а я отдыхал в удобном кресле, положив ноги на пуф. Дремы лениво навещали меня, кружили рядом, заглядывали в лицо; из открытого окна вплетались шумы летнего дня — птицы прилетели к фонтану попить, негромко переговаривались работники, вдали орали павлины. Так прошел не один час.