Череп в небесах
Шрифт:
– Вы совершенно правильно обрисовали ситуацию, госпожа Паттерс, – Валленштейн невозмутимо поклонился. – Очень возможно, что пушечному мясу очень скоро отдадут приказ разоружить секретные отделы и двигаться к Земле на всём, что только способно ко входу в подпространство.
…Когда в твоей Империи переворот, самое лучшее, что может отвлечь умы рядовых от брожений и не положенного по уставу сомнения в компетентности начальства, – это бой. Старый добрый бой, когда или ты, или тебя, а всё прочее имеет тенденцию заволакиваться маревом абсолютно оченьдалекокудаидущего.
Бригада
Против всех ожиданий, никто не пытался штурмовать Сан-Суси, императорскую резиденцию, с шашками наголо. Офицерские заговоры, если и существовали, не спешили выдвинуть своих штауффенбергов.
Я ждал «хрустальной ночи», поражений в правах представителей «нестержневых наций», но пока всё ограничивалось лишь решительным поворотом к тотальной войне.
Введено строгое нормирование продуктов питания и энергии.
Объявлена всеобщая (и тоже тотальная) мобилизация. Не на словах, а на деле.
Распущен бундестаг, политические партии – под запретом. От самых левых до самых правых. Одиозные «Союз Изгнанных», а также «Память и Гордость» с апломбом заявили, что самораспускаются и в полном составе вливаются в имперские вооружённые силы. Члены-женщины заменяют вспомогательный персонал-мужчин. Всех мужчин – в боевые части! Все компании, что выпускали, скажем, гражданскую мототехнику, – перестраиваются на танки, бронетранспортёры и так далее и тому подобное. Фермерам вменено в обязанность как минимум вдвое увеличить «посевные площади или иные средства производства». Государственный банк вовсю выпускает новые деньги. Цены на чёрных рынках стремительно растут. Охранка показательно расстреливает нескольких «преступных перекупщиков».
При этом от трындежа о «стержневой нации» грозят вот-вот лопнуть динамики.
Мы наступали. До самого «последнего моря». И там, в некогда чистом и глубоком заливе, превращённом в зловонную клоаку-реактор, мы встретили последнюю «матку» на Каппе-4.
К этому моменту мы наловчились воевать с Тучей. Она тупо набрасывалась на нас с Гилви, слово мошкара, густо летящая на свет, и её просто расстреливали со всех сторон. Однако «держать» этих тварей становилось всё труднее, словно требовалось всё жарче и жарче разводить в себе огонь неутолимой ненависти.
Мне казалось, что я действительно становлюсь биоморфом. Видения во время боя делались ярче и ярче, становясь почти неотличимы от реальности; я не вглядывался, я жил этим, на деле становясь каким-то неоформленным комком живого студня – но не более. Никаких небесных откровений на меня не снисходило.
С Гилви творилось то же самое. Но она ещё и боялась. Очень боялась – именно той классической сцены из комиксов, когда, разрывая живот человеку, на свободу вырывается вызревшая
После случившегося между нами мне с Гилви стало совсем туго – она возомнила себя чуть ли не моей женой. Не походно-полевой, а самой настоящей. А передо мной, как назло, стояло упрямо возвращающееся лицо Дальки. И ведь вроде б понимал, что всё, давно уже всё – а душу скребло и царапало, и стоял я, словно тот самый буриданов осёл меж двух копён сена.
– Ну, всё. Одна я спать больше не намерена, – объявила мне Гилви вечером того же дня, когда пришло известие о перевороте в Империи. – Кайзер, кронпринц, чёрт лысый – меня не волнует. У меня есть мой мужчина, а всё остальное может гореть синим огнём.
– Гил, ты чего? Забыла приказы «о недопущении разврата…» и всё такое прочее? – попытался я отшутиться.
– Плевала я на все приказы. И остальные девчонки в штабе – тоже плевали. Для тебя новость, что они все с кем-нибудь подушки делят?
– Никогда не интересовался чужими подушками.
– Знаю, что не интересовался. Ну, так я твоё невежество рассею, – она хохотнула. – Никогда б не подумала, что так мало надо – чтобы твой мужчина был бы рядом. И пусть все феминистки Империи вкупе с Федерацией провалятся в тартарары, если им это не по вкусу.
Это было неправильно. Нечестно. Я её хотел, такое отрицать глупо. В постели она выделывала такое, чего Дальке и в страшном сне бы не приснилось. Но… это было неправильно. В конце концов, Далька и я… мы ведь тоже…
– Гил, а ты знаешь, что мы с Далькой… – я ринулся в омут признания.
Она села рядом на узкую откидную койку, провела прохладной ладонью по моим коротко стриженным волосам.
– Глупый ёжик, – сказала тихонько. – Мне абсолютно наплевать, кто сумел тебя возбудить и воспользоваться естественной физиологической реакцией твоего организма. Меня-то ведь рядом не было, чтобы тебе помочь.
– Тебе всё равно? То есть как?
– А вот так. Потому что я знаю, что со мной ты – настоящий. А с ними – только прикидываешься. А может, даже не прикидываешься, а просто разрешаешь им это. По доброте своей.
– А ты уверена, что я настоящий именно с тобой?
– Уверена, – она тряхнула волосами. – Женщины в этом никогда не ошибаются, можешь быть спокоен. Истеричные дуры есть, они за «измену» начинают домашней утварью кидаться. Но дур мы ж за женщин не считаем, правильно?
– Не могу постичь твою логику, Гил.
– А нет здесь никакой логики, – она вынула заколку, не по уставу длинные пряди рассыпались по плечам. – Я хочу тебя и хочу быть с тобой. Вот и всё. Остальное – не важно.
И пропал бы я, наверное, если б не очень вовремя прозвучавшая боевая тревога. Нас с Гилви ждала Туча.
…Огромная, нелепая, словно зерно исполинской чечевицы, «матка» медленно и неспешно ворочалась в густой коричневой жиже. Бухточку от моря отделяла узкая дамба, сооружённая явно не человеческими руками: наваленные валуны скрепляло нечто блестяще-коричневое, слишком уж напоминавшее застывший биоморф.