Через бури
Шрифт:
— Я его нашел. Хотел дяде отдать.
— Не ты нашел, а мы тебя нашли и дядю твоего, кто улов твой хапает, тоже найдем.
Мальчик плакал и слезы расплывались по его давно не мытому лицу. Катя повела девочку к последним вагонам прибывшего поезда, к стоящим там старшим Званцевым.
— Вот ваша внучка, властями уже разбойницей названная.
— Я не разбойница. Он меня за косу дернул.
— Верно, не разбойница! — согласилась Катя. — Она преступника задержала.
— Подумать только, такая крошка и на подвиг способна! — радостно восхищалась Магдалина Казимировна.
— Вот это твоя бабушка, баба Магда и деда Петя, — представляла свою племянницу Катя, не дав
— Ах! Боже мой, — шептала Магдалина Казимировна, целуя девочку и доставая из корзины какую-то игрушку.
— А у меня такая есть, — бойко заявила девчушка.
— А у меня чертик в стеклянной палочке. Нажмешь вот здесь — всплывет? Отпустишь — сядет на дно, — показывал Нине игрушку дед.
— А я хочу русалочку. Пусть она всплывает.
— Так ведь так мастерами сделано.
— Переделай.
— Девочка моя, а у дедушки твоего пальчиков нет.
— Почему? — и Нина стала разглядывать дедовы культи.
— Ах ты, моя Почемучка, — говорила новая бабушка. — На войне дедушка твой пальчики потерял.
— И не нашел?
Магдалина Казимировна горько улыбнулась.
Подошли Николай Иванович с Марией Кондратьевной. Знакомясь на ходу, всей гурьбой направились к выходу. Приехавших ждал просторный рыдван, куда все и погрузились.
— Из города выедем, тряско будет, — предупредил Николай Иванович.
— Мне-то привычно, как кобыле под седлом, — сказал Петр Григорьевич, — по степям натрясешься, а рюмочку примешь, она любой ухаб снимет.
— И не разобьется? — с серьезным видом спросила девочка, вызвав общий хохот. Ехать стало веселее.
— Мне, право, неловко перед вами, Магдалина Казимировна, что кавалер наш не достал для вас лучший экипаж, — извинялась Мария Кондратьевна. — Вас в Смольный, небось, лихач доставлял?
— Я в Омскую прогимназию пешком ходила. Кичась или не кичась своим происхождением, дамы нашли общий язык и скоро перешли на «ты», а затем и вовсе стали звать друг руга по имени. Затем вновь возникшей семьей фотографировались. Уникальный снимок сохранился у Званцева.
Родители знакомились с заимкой, любовались с высокого берега величественной Обью. Беседовали до позднего вечера, рассказывали Шурику обо всех родных. Мама шепнула:
— Как бедно живут-то, бывшие дворяне. Мужчины выходили покурить, причем свою самокрутку Петр Григорьевич умудрялся скручивать сам.
Завершив прогулку посещением кустарника, Петр Григорьевич сказал:
— После малой нужды газам волю не дать — это все равно что рюмку водки выпить и селедкой не закусить.
— Ладно уж, — отозвался Николай Иванович, — пойдем в сарай, там заветная, сам из яблок гнал, дожидается и селедка лова своего и соления собственного. Словом, все свое, самогонное, — и он улыбнулся в усы.
Так дружба у них получилась мужской, подобающей.
Как минуты пролетели три дня, и все Званцевы, молодые и старшие, собрались в путь. Николай Иванович устроил прощальное застолье. Девочка с полной корзинкой обошла весь стол и с серьезным видом положила перед каждым сидящим по отборному, красивому яблоку. Николай Иванович встал и, держа бокал со своею яблочной настойкой, провозгласил тост:
— Двадцать три года «Россия во мгле», как определил западный корифей, веря в нас. По математической магии, два да три будет пять. Пятилетка выходи г. Дети наши инженерами отправляются осуществлять ее, объявленную. Сердцем желаю им вывести Россию из мглы, превратить ее в страну электричества, прокатных станов и цветущих яблонь.
Потом все отправились на вокзал. Для старших Званцевых раздобыли извозчика, от которого не отставала шумная
В Омске Шурик с Таней сделали остановку и погостили у родителей Шурика, побывавших у новых родственников в Барнауле, повидав внучку Нину.
Званцевы жили уже не в холодных сырых комнатах протезной мастерской, а в доме Липатниковых, уехавших навсегда в Польшу, оставив дом на попечение друзей. Родители делали все возможное и невозможное, чтобы достойно принять дорогих гостей, созвав всех беглецов былой теплушки: Зенковых, во главе с «патриархом» тетей Клашей, и других близких. Среди них были и Нина, и Зоя — будущие врачи. Они поступили в медицинский институт, открытый в Омске усилиями Владимира Васильевича Балычева. Конечно, он был среди гостей. Пришли также и старые мастера протезной мастерской, любившие Петра Григорьевича, так много сделавшего для них в то трудное время всеобщей безработицы. К сожалению Саши, на встрече не было ни Вити, учившегося в Московском институте физической культуры, ни Миши, находящегося в экспедиции, ни Бори. Он с родителями жил в Москве.
Тане не нравилось омское общество, по ее словам, мало культурное, но она ничем не выдала этого, стараясь быть веселой и со всеми ровной, перенеся сюда томский студенческий дух, радуя этим наивного Шурика. И он охотно согласился устроить ей встречу с настоящей аристократкой, фрейлиной царского Двора, бывшей баронессой Эльзой фон Штамм.
Но перед этим произошло невероятное событие, равно заинтересовав и город, и науку, и религию.
Был ранний теплый весенний день. Таня сидела на ласково освежающем сквозняке. Кухонная дверь, как и дверь во двор, была открыта и через них были видны бродившие кругом куры, рядом с ними крутился надувшийся, готовый лопнуть индюк. А на улице перед окном остановилась стайка собак, проявляя повышенный интерес друг к другу. Внезапно они прекратили это занятие, шерсть у всех поднялась дыбом, и они с воем и визгом бросились врассыпную, а Таню на миг ослепил, словно направленный ей в глаза зеркальцем, солнечный луч. «Что за глупые шутки!» — рассердилась Таня. Природное упрямство не позволило ей уйти. Пошарив рукой по листкам заполняемого дневника, она нашла приготовленные для солнечного дня темные очки и надела их. И во время. За открытым окном в воздухе висел искрящийся огненный шар размером с детскую головку. Он, слабо шипя, влетел в комнату. Таня окаменела, что и спасло ее.
Шар лениво пролетел мимо, и в доме разом зажглись все погашенные электрические лампочки, потом ярко вспыхнув, они все разом погасли. В комнате была старинная наружная проводка. Она дымилась, очевидно, ее повредило короткое замыкание. Пробки сразу перегорели.
Шар парил, медленно продвигаясь на кухню. Что-то ему не понравилось, он ускорил движение и выскользнул во двор, где, как лиса в курятнике, наделал невероятный переполох. Там он столкнулся с индюком и взорвался, оставив куриные тушки по всему двору. Неприятно запахло жжеными перьями.
Вернулись Магдалина Казимировна с Шуриком.
Таня, в слезах, рассказала им о происшествии.
— Шаровая молния, — заключил молодой инженер. — Хорошо, что ты не двинулась с места.
— Знамение Божье! — уверенно произнесла Магдалина Казимировна, истово крестясь. — Надо батюшку пригласить, чтобы освятить комнату и кухню, где это чудище пролетало…
— Я думаю, мы с Таней не понадобимся. Нас баронесса Елизавета Генриховна ждет.
— Как же я выгляжу после такого потрясения. Мне слова не вымолвить.