Через Гоби и Хинган
Шрифт:
Чуть ли не каждый день мы узнавали о новых диверсиях. По всему было видно: готовится вооруженная агрессия. Не скрывали этого и сами японские милитаристы. Генерал Араки, например, откровенно писал: «Япония не желает допускать существования такой двусмысленной территории, какой является Монголия, непосредственно граничащая со сферой влияния Японии. [11]
Монголия должна быть, во всяком случае, территорией, принадлежащей Востоку».
Из Монголии я уехал в июне 1938 года, а в мае 1939 года до Белоруссии, где я тогда служил, долетело известие о вторжении японских войск на территорию МНР в районе реки Халхин-Гол. Красная Армия немедленно пришла на помощь своим монгольским друзьям. Ход боевых действий и их результаты хорошо известны.
Там,
Простые монгольские труженики хорошо понимали, что судьбы советского и монгольского народов неразрывны. И не случайно мы постоянно ощущали во время Великой Отечественной войны внимание и заботу братской Монголии. В самую трудную суровую зиму 1941 года в нашу 3-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию прибыли подарки из далекой Монголии: меховые полушубки, валенки, рукавицы. Танковая колонна «Революционная Монголия», созданная на средства, собранные трудящимися МНР, стала основой 44-й гвардейской танковой бригады, прошедшей боевой путь до Берлина. А летом 1944 года в составе наших Военно-воздушных сил появилась истребительная авиаэскадрилья «Монгольский арат».
Особенно много наши друзья посылали для Красной Армии коней. Хотя в 1944 году советская промышленность выпускала столько боевой техники, что Конно-механизированная группа больше напоминала танко-механизированную, но и коней требовалось все-таки много, так как они быстро выходили из строя. И здесь большую службу сослужила помощь монгольских друзей. Выносливые и неприхотливые монгольские лошадки дошли рядом с советскими танками до Берлина. [12]
…Вряд ли можно было назвать Читу фронтовым городом в том понимании, которое сложилось у нас в Великую Отечественную войну. Город жил полнокровной жизнью. Зато в штабе фронта все напоминало бурный, захватывающий ритм, который царил у нас в период боев под Дебреценом и Будапештом, на Дунае и в Малых Карпатах. Даже люди здесь были те же: основу штаба Забайкальского фронта составил бывший штаб 2-го Украинского. Возглавлял его генерал армии М. В. Захаров. Перебазировались к маньчжурской границе и некоторые соединения с запада.
Вечером 16 июля мы с командующим фронтом вылетели в Улан-Батор. Предстояло уточнить с руководителями монгольского государства и командованием монгольской армии некоторые детали совместных действий советских и монгольских войск в объединенной Конно-механизированной группе.
В самолете Родион Яковлевич напомнил о деликатных особенностях и тонкостях моей новой должности:
– В истории Советской Армии это будет первый опыт слияния регулярных войск двух стран под единым командованием. Вашим заместителем по монгольским войскам назначен генерал-лейтенант Лхагвасурэн, а политическое руководство возложено на генерал-лейтенанта Цеденбала. Надо, чтобы все монгольские товарищи почувствовали в советских людях душевных, искренних друзей. От вас, как от командующего, многое будет зависеть в укреплении дружбы между нашими и монгольскими бойцами. Эта дружба облегчит вашу работу и придаст Конно-механизированной группе большую внутреннюю силу.
И жизнь подтвердила слова маршала Малиновского. Наша добрая дружба и согласованная работа с товарищами Цеденбалом, Лхагвасурэном и другими руководящими работниками монгольской армии действительно облегчили и ускорили решение многих сложных вопросов.
Полет продолжался более часа. За разговором не заметили, как достигли монгольской столицы.
Наш самолет встречали маршал Чойбалсан, генерал-лейтенанты Цеденбал, Лхагвасурэн и другие военные и государственные
С аэродрома мы отправились в отведенный для нас дом русского типа. Во дворе его стояла юрта. Генерал-лейтенант Рубин – советник маршала Чойбалсана – рассказал, что в этой юрте иногда проводятся совещания. Но совещание командующего Забайкальским фронтом с руководителями монгольского государства проходило в доме.
С советской стороны в нем довелось принять участие мне, а с монгольской – кроме маршала Чойбалсана Цеденбалу и Лхагвасурэну. Проходило совещание в духе искренней дружбы. Поэтому мы быстро уточнили все вопросы создания единого, органически взаимосвязанного боевого организма Конно-механизированной группы, а также все детали, касающиеся использования территории республики для сосредоточения армий Забайкальского фронта в исходных районах.
На совещании я внимательно приглядывался к будущим сослуживцам-помощникам. Особенно к Лхагвасурэну. С генеральным секретарем Центрального Комитета Монгольской народно-революционной партии генерал-лейтенантом Ю. Цеденбалом мне не раз приходилось [14] встречаться еще в дни службы советником Объединенного военного училища МНР. Он приезжал на занятия, подолгу беседовал с курсантами, в которых видел ядро будущей армии, создаваемой по образу и подобию прославленной советской конницы.
Цеденбал был образованным, высококультурным человеком. В 23 года он стал министром, а еще через год – генеральным секретарем ЦК Монгольской народно-революционной партии. Цеденбалу предстояло возглавить политическую работу в монгольских дивизиях Конно-механизированной группы. Нам вместе надлежало готовить войска к большой наступательной операции, а общие интересы определили и наш первый разговор. Мне понравилось, что Цеденбал глубоко знал нужды войск и, что особенно важно, видел все не только сильные, но и слабые стороны, вызванные географическими, экономическими и социальными особенностями страны. Говорил он живо, образно, не боялся острых оценок.
Как-то позже один из даргов выразил сомнение: нужно ли держать дивизии в напряжении, если вблизи границ нет опасной группировки противника? Я насторожился: ведь дело касалось нашей боеспособности и боеготовности. Но Цеденбал опередил меня. Он подошел к командиру, что-то резко произнес, а потом сам перевел:
– Я сказал ему: «Если змея ядовита – все равно, тонкая она или толстая. Если враг коварен – все равно, близок он или далек». [15]
«Пожалуй, лучше не ответишь», – подумал я.
Во время совещания я твердо понял, что мы с заместителями и помощниками сможем работать дружно. И это первое впечатление не обмануло. В период пребывания в Монголии я постоянно чувствовал, что нахожусь среди очень близких людей. Я убедился, что монголы умеют дружить и хорошо понимают цену дружбы. Недаром они говорят: «У кого друзей много, тот широк, как степь; у кого друзей мало, тот узок, как ладонь».
19 июля был отдан первый приказ войскам Конно-механизированной группы на сосредоточение к границе с Маньчжурией. С этого дня и началась борьба за время и пространство.
Предварительно мы провели совещание руководящих работников штаба Группы и командиров советских и монгольских соединений. Среди старших офицеров монгольской армии мне приятно было встретить давнишних знакомых – полковников Цэдэндаши и Одсурэна. В 1936-1938 годах, когда я был советником в монгольском Объединенном военном училище, оба они там учились. У меня с ними установились теплые отношения. И после, когда я уже уехал из Монголии, товарищи Цэдэндаши и Одсурэн не забыли своего багши{6}. Их письма доставляли мне искреннюю радость.