Через годы и расстояния (история одной семьи)
Шрифт:
Андрей Андреевич не проводил время в ООН даром, встречался с множеством министров из разных частей света. Можно сказать, что он не отказывал никому, понимая, что для представителей многих государств это единственная возможность обменяться мнениями с советским министром иностранных дел. Поэтому его рабочий день был заполнен до отказа — с утра до вечера. Не могу сказать, что Громыко определял внешнюю политику страны, точнее, он претворял в жизнь, иногда вопреки собственным желаниям, тот курс, который устанавливался политическим руководством. Но исполнителем, надо отдать ему должное, он был первоклассным.
Я имел возможность присутствовать на многих его встречах и могу утверждать, что даже в ходе напряженных бесед, когда требовалось выразить недовольство теми или. иными
Не раз я восхищался его находчивостью, подсказанной многолетним опытом. Бывали случаи, когда представитель той или иной страны, не первой для нас значимости, поднимал в беседе вопрос, который был явно незнаком нашему министру, да он и не мог все знать. Тем не менее он, руководствуясь своим богатым опытом, неизменно находил правильный ответ.
Особо важными были встречи Громыко с государственным секретарем США, которые проходили попеременно в нашем представительстве или в представительстве Соединенных Штатов. После этого наш министр отправлялся в Вашингтон на встречу с президентом. Помню, уезжая в Вашингтон на беседу с Рональдом Рейганом, Андрей Андреевич сказал слова, которые произвели на меня впечатление: «Это будет мой девятый президент». Я начал перечислять в уме их имена: Рузвельт, Трумэн, Эйзенхауэр, Кеннеди, Джонсон, Никсон, Форд, Картер, Рейган — и убедился, что он был прав.
Иногда во время пребывания Громыко в Нью-Йорк возникали неловкие ситуации. На одной из сессий к мне обратился посол Иордании, сообщивший, что король Хусейн приглашает советского министра на беседу к себе в гостиницу Уолдорф-Астория, где он остановился. Андрею Андреевичу почему-то очень не хотелось ехать к королю. Он начал придумывать различные варианты, чтобы организовать встречу, так сказать, на нашей территории. Один из вариантов заключался в том, чтобы пригласить Хусейна на чай в наше представительство. Когда я передал это приглашение иорданскому послу, тот взмолился: «Это невозможно. Конечно, наша страна маленькая, но он все-таки король, и ехать к министру просто не может». На следующий день, беседуя с нашим министром, я как бы невзначай завел разговор о Тегеранской конференции и сказал: «Между прочим, Рузвельт и Черчилль принимали шаха Ирана в своей резиденции, а вот Сталин поступил иначе, он сам поехал к шаху». Тут Андрей Андреевич задумался, а потом спросил: «Вы уверены, что дело обстояло именно так?» И когда я подтвердил это, сказал: «Ну ладно, поедем к королю. Вы будете меня сопровождать». Пиетет в отношении Сталина у него сохранялся до конца.
На одной из сессий Генеральной Ассамблеи произошел неприятный инцидент. Во время выступления с нашим министром случился обморок. Мы с ужасом стали замечать, что сначала у него начал заплетаться язык, а потом он вдруг склонился влево и был на грани того, чтобы рухнуть на пол. К счастью, охранники успели среагировать и почти унесли его в кабинет генерального секретаря ООН, который находился в двух шагах от трибуны. Через какое-то время Андрей Андреевич пришел в себя и сказал, что ему надо вернуться в зал, чтобы закончить выступление. Несмотря на наши возражения, он настоял на своем, чувство долга у него всегда было высоко развито. Представители других стран оценили это. Когда он вновь появился на трибуне, ему устроили бурную овацию.
Важным направлением нашей работы в Нью-Йорке были контакты с Секретариатом ООН и, прежде всего, с генеральным секретарем. За время существования Организации пост генерального секретаря последовательно занимали семь человек. Первые двое, норвежец Трюгве Ли и швед Даг Хаммершельд, ориентировались главным образом на США и другие западные державы и проводили курс, который с точки зрения Москвы был односторонним и не
Не могу сказать, что за время моего пребывания в Нью-Йорке у нас возникали сколько-нибудь серьезные конфликты с Вальдхаймом или Пересом де Куэльяром. Как правило, оба они были готовы прислушиваться к нашим доводам, хотя порою и не соглашались с некоторыми из них.
Вальдхайм пробыл на своем посту два срока, начиная с 1971 года. У него было большое желание остаться и на третий срок, но тут возникли осложнения, неожиданные для многих, в том числе и для самого Вальдхайма. Как известно, генеральный секретарь избирается Советом Безопасности, а затем утверждается Генеральной Ассамблеей. Вскоре выяснилось, что, если из пяти постоянных членов Совета четверо: СССР, США, Великобритания и Франция — были готовы поддержать Вальдхайма на третий срок, пятый член, Китай, решил солидаризироваться с развивающимися странами и поддержать их кандидата — министра иностранных дел Танзании Салим Салима.
Образовалась тупиковая ситуация: Советский Союз и США поддерживали Вальдхайма и ветировали кандидатуру Салима, в то время как Китай поддерживал Салима и ветировал кандидатуру Вальдхайма. Такая картина неизменно повторялась в течение многих туров голосования. Это была весьма необычная для тех времен ситуация, когда США и СССР оказались в одной упряжке.
На каком-то этапе я направил в Москву телеграмму с предложением не ветировать кандидатуру Салима, а воздержаться. Я исходил из того, что американцы все равно не допустят избрания Салима, а мы, воздержавшись при голосовании по его кандидатуре, сделаем хоть символический жест в сторону развивающихся стран. Однако это был один из весьма редких случаев, когда Москва не согласилась с нашим предложением.
Выход из тупика нашел очередной председатель Совета, представитель Уганды Олара Оттуну. Он предложил систему неофициального опроса членов Совета, чтобы выяснить, имеется ли кандидат, который может рассчитывать на голоса всех. Тут забеспокоился Вальдхайм, почувствовав, что такой кандидат может найтись. Он срочно пригласил меня к себе и попросил дать своего рода обязательство, что Советский Союз будет готов наложить вето на любую кандидатуру, кроме него, Вальдхайма. Я ответил, что такого обещания дать не могу и не думаю, чтобы мое правительство было бы готово на это согласиться.
Вскоре выяснилось, что кандидат, приемлемый для большинства членов Совета Безопасности и, прежде всего, для его постоянных членов, нашелся. Это был Хавьер Перес де Куэльяр, до недавнего времени занимавший пост заместителя генерального секретаря ООН, а до этого — посла Перу в Советском Союзе. Он и был избран генеральным секретарем ООН.
ООН имеет еще и ту специфику по сравнению с посольской деятельностью, что здесь основная и наиболее важная часть работы ведется с делегациями других стран, чего нельзя сказать о работе в посольстве, где контакты с дипломатическим корпусом являются хотя и важным направлением, но по значительности далеко уступают работе с правительством, политическими партиями и общественными организациями страны пребывания. А в мое время уже примерно сто пятьдесят государств были членами ООН. Разумеется, при обсуждении того или иного вопроса охватить представителей всех этих стран, чтобы изложить точку зрения СССР и повлиять на их позицию, было и физически невозможно, и вряд ли необходимо. Поэтому после консультации с нашими тогдашними союзниками, странами Варшавского Договора, важно было установить контакт представителями наиболее влиятельных стран. К числу, разумеется, прежде всего относились постоянные члены Совета Безопасности, а также некоторые государства, влияние которых в соответствующих регионах не вызывало сомнений, такие, как Индия, Германия, Испания, Югославия, Мексика, Египет и некоторые другие.