Через лабиринт
Шрифт:
Но, сказать по правде, Мазин уже сомневался в ней.
Ничто больше в квартире не бросилось им в глаза. В комнате геолога господствовал спартанский порядок. Железная койка была заправлена по-солдатски, чемодан с небогатым скарбом заперт. У Семенистого же преобладал холостяцкий хаос. К нему Мазин заглянул ненадолго, скользнув взглядом по стене, куда хозяин обильно накнопил кинодив, вырезанных из заграничных журналов. Спросил только:
– Вы здесь постоянно прописаны?
– Куда там! Не знаете вы нашего деда... Три месяца.
–
– Нет, Борька постоянно. Его еще зять прописал.
Мазин кивнул и вышел из комнаты.
Внимательно осмотрел он пожитки Укладникова в стенном шкафу:
– Вы знали его вещи, Семенистый? Все здесь?
– Вроде все.
Эдик явно помрачнел и отвечал неохотно и коротко, совсем не так, как говорил до сих пор.
– В чем он чаще ходил?
– Вот в этом.
– Эдик качнул потрепанный пиджачок.
В кармане нашелся паспорт и две рублевые бумажки.
– Не знаете, где он хранил деньги?
– Какие?
– Ну, зарплату, пенсию, то, что от вас получал. Вы же говорите, что деньги у него водились.
– Водились, да нам он про них не докладывал.
– Ладно, потом посмотрим повнимательнее. Если не вернется ваш дед жив-здоров да не выругает нас. А пока спустимся в котельную.
Дорогу опять показывал Эдик. Его первого и увидел напарник Укладникова.
– Ты мне скажи, где твой старый? Сколько я за него торчать должен?
OCR SpellCheck: Vager ([email protected]), 26.09.2003
Мазин, спускавшийся следом по крутой железной лестнице, остановился, слушая сиплую ругань истопника.
– Да помолчи ты, папаша, - перебил Семенистый.
– Жалуйся в домоуправление. Вот люди с тобой потолковать хотят.
– Пошел ты со своими людьми знаешь куда...
– Куда же, если не секрет?
– спросил Мазин.
– А туда...
– начал было истопник, но осекся, заметив за его спиной шинель Козельского.
Это был человек неопределенного возраста. Может, ему было и сорок, а может, и все шестьдесят. Но силенка чувствовалась в нем несомненная, крутые плечи распирали черную латаную рубашку. Низколобое лицо выглядело недружелюбно. Угол редкозубого рта и часть выступающего подбородка прикрывал грязный пластырь.
Пластырь этот и заметил вначале Мазин, а потом уже свежую ссадину на щеке и синяк под глазом.
– Вы здесь работаете?
– Работаю. Это работа разве? Каторга...
– Об этом потом. Как вас зовут?
– Харченко зовут меня. Василий Прокофьевич.
– Вы знали Укладникова?
– А то нет!
– Когда вы видели его в последний раз?
– Вчера сменялись в это время.
– Ясно. Он не говорил, что собирается уйти раньше обычного.
– Ничего не говорил.
– И вы не знаете, где он находится сейчас?
– Это вы мне скажите, где он находится. Вы ж милиция.
– Скажем со временем. Покажите котельную.
– Смотрите, мне не жалко.
И вот Мазин держит в руках горячую еще коробочку.
Потом
– А вы что скажете? Вы работали вместе. Видели вы у Укладникова такие очки?
– Да разве их разберешь?
– Пойдемте в вашу комнату.
В маленькой рабочей комнатушке с засиженным мухами небольшим окошечком стояли старая железная койка, тумбочка и небольшой столик. На крючке висело серое длинное пальто.
– Ваше пальто?
– Мое.
Харченко загородил вешалку спиной.
– Разрешите.
Мазин снял пальто с крючка, а Козельский, опустив руку в карман, стал рядом с Харченко.
– Отчего эти пятна на пальто?
– Ну, кровь это, кровь, - зло ответил Харченко.
– Подрался я спьяну, вы ж видите...
Он показывал на свое побитое лицо.
– Придется кое-что уточнить. Поедете с нами.
– Да как же я котельную брошу? Я ж сказал - подрался.
Харченко потянул из рук Мазина пальто. Что-то звякнуло. Мазин слегка отстранил истопника и полез в карман. Там оказалась только дырка. Тогда он тряхнул пальто, и снова что-то звякнуло. Мазин просунул пальцы в дыру и, пошарив за подкладкой, достал серебряные часы на цепочке.
– Дедовы!
– выкрикнул Эдик.
А Харченко замотал вдруг головой и завопил:
– Подстроили, душегубы! Пейте кровь с инвалида, расстреливайте!
И начал рвать на себе рубаху.
II
Валерий Брусков спал беспокойно, хоть дежурная по гостинице и обещала его разбудить вовремя. Проснулся он в половине четвертого, посмотрел на часы, обругал себя - ведь спать можно было еще целый час, решил больше не спать, а полежать просто - и заснул так, что будить все-таки пришлось.
– Молодой человек. Пора...
Валерий бросился умываться.
Из гостиницы он вышел бодрым и, перекинув через плечо спортивную сумку, зашагал по светлеющим улицам поселка к вокзалу.
Прошлой весной Валерий еще был студентом, а сейчас работал в редакции областной молодежной газеты и никак не мог привыкнуть к тому, что он взрослый, что два раза в месяц расписывается в ведомости, получая зарплату, а не стипендию, что иногда фамилия его появляется на газетной полосе и ее читают тысячи людей.
Каждая командировка волновала Брускова: то он боялся, что не соберет материала, то - что плохо напишет, а еще хуже, если ошибется и придется давать опровержение. Более опытные ребята посмеивались над его страхами, но Валерий не мог переломить себя. Был он человеком впечатлительным и часто нервничал по мелочам.
Даже сейчас, хотя ехал он домой и до отхода поезда оставалось около часа, а билет лежал в кармане, Валерий спешил. Вышел он на перрон, когда малоразборчивый голос только хрипел над немноголюдными платформами: "Объявляется посадка на поезд номер двести двенадцать, следующий до..."