Через пустыню
Шрифт:
— Тогда покажи-ка еще разок, сиди! Однако, если ему удастся освободиться, я погиб, а моя душа перейдет на тебя и твоих предков!
Он очень осторожно взял цепочку кончиками пальцев, положил медальон на землю и наклонился, чтобы поподробнее его рассмотреть.
— Валлахи… биллахи… таллахи… [94] это — шайтан! Видишь, как он разевает пасть и высовывает язык? Он вращает глазами и покачивает рожками, он скручивает кольцом хвост, угрожает когтями и трясет кулаком! Ах, если он разорвет оболочку!
94
Клянусь
— Этого он не сможет сделать. Это же только искусственная фигурка!
— Искусственная фигурка, сделанная человеческими руками? Эфенди, ты обманываешь меня, чтобы я осмелел. Кто может сделать черта? Никто не сможет: ни один человек — ни правоверный, ни христианин, ни еврей не сможет. Ты самый великий талеб и самый смелый герой, какого только носит земля, потому что ты победил шайтана и запер его в эту тесную тюрьму! Хамдульиллах, теперь земля защищена от него и от его дьявольских духов, и все последователи Пророка могли бы ликовать и радоваться мучениям, которые испытывает здесь шайтан! Почему ты показал мне эту цепь, сиди?
— Ты можешь подарить ее своей невесте.
— Я?.. Эту цепь, которая ценнее всех алмазов в троне самого Великого Могола? Кто владеет этой цепью, будет знаменит среди всех сыновей и дочерей правоверных. Ты действительно хочешь ее подарить?
— Да.
— Так будь добр, сиди, и позволь мне оставить ее у себя! Лучше уж я подарю девушке коробку со спичками.
— Нет, ты дашь ей эту цепь. Я тебе приказываю!
— В таком случае я вынужден повиноваться. Но где были эта штука и другие вещи, пока вчера ты не положил их в мешочек?
— Путь сюда из Каира лежал через опасные края, и поэтому я носил их при себе, в штанинах турецких шаровар.
— Сиди, твой ум и предусмотрительность превышают хитрость черта, которого ты вынудил жить в своих шароварах. А когда я должен отдать цепь Ханне?
— Как только она станет твоей женой.
— Она станет самой знаменитой среди всех дочерей арабов, так как все племена будут рассказывать о ней и восхвалять ее, держащую в плену шайтана. А могу я посмотреть и другие сокровища?
Но до этого дело не дошло, потому что шейх прислал за нами. В его палатке мы застали всех атейба.
— Сиди, ты принес пергамент? — спросил Малик.
— У меня есть бумага столь же хорошая, как и пергамент.
— Ты напишешь договор?
— Если ты хочешь…
— Итак, мы можем начать?
Халеф, к которому был обращен этот вопрос, кивнул, и сразу же поднялся один из присутствующих мужчин.
— Как звучит твое полное имя?
— Меня зовут Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара.
— Из какой страны ты родом?
— Я родом с запада, где солнце заходит за великую пустыню.
— К какому племени ты принадлежишь?
— Отец моего отца — пусть обоих благословит Аллах! — жил в знаменитых племенах уэлад-селим и уэлад-бу-себа, что в высоких горах Шуршум.
Задавший вопрос был родственником невесты. Теперь он обратился к шейху:
— Все мы знаем тебя, о мужественный, о храбрый, о мудрый и справедливый. Ты — Хаджи Малик эфенди ибн Ахмед Хади эль-Айни бен Абуали эль-Бесами Абушихаб А6дуллатиф эль-Ханифи, шейх храброго племени бени-атейба. Вот этот человек, герой племен уэлад-селим и уэлад-бу-себа, которые живут в горах, поднимающихся до неба и называющихся Шуршум. Он носит имя Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара и является другом великого эфенди из
Шейх как мог изобразил полную достоинства задумчивость, а потом ответил:
— Ты сказал, сын мой. Садись и слушай мою речь. Этот Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара — герой, слава о котором уже много лет назад дошла до нас. Его рука непобедима, его бег сравним с бегом газели, его глаз сродни орлиному. Он бросает джерид [95] на много сотен шагов. Его пуля всегда бьет наверняка, а его ханджар уже видел кровь многих врагов. К тому же он выучил Коран, а в совете он — один из умнейших и опытнейших. К тому же этот могучий бей из страны франков считает его дружбу очень ценной… Так почему же я должен отказать ему в руке моей дочери, если он готов выполнить мои условия?
95
Джерид — зд.: дротик.
— Какие условия ты ему ставишь? — спросил предыдущий оратор.
— Девушка — дочь могущественного шейха, поэтому он не может получить ее за обычный выкуп. Я требую кобылицу, пять верховых верблюдов, десять вьючных верблюдов и пятьдесят овец.
При этих словах лицо Халефа сделалось таким, словно он проглотил прямо со шкурой и шерстью эти пятьдесят овец, десять вьючных и пять верховых верблюдов да еще и лошадь в придачу. Откуда ему взять этих животных?
К счастью, шейх продолжал:
— Однако я даю ей утренний подарок [96] из одной кобылицы, пяти верховых и десяти вьючных верблюдов и пятидесяти овец. Мудрость ваша признает, что при таком идеальном равенстве выкупа и подарка совершенно не нужно обмениваться ими. Я только требую, чтобы он рано утром, во время фагра, молитвы при восходе солнца, отправился в паломничество в Мекку, взяв с собой жену. Он исполнит там священные обряды и немедленно вернется назад к нам. Он будет обходиться со своей женой как с девственницей, а после своего возвращения откажется от нее. За эту службу он получит одного верблюда и полный мешок фиников. Но если он воспримет свою жену не как чужую женщину, то ничего не получит и будет убит. Вы свидетели того, что я именно так высказался.
96
Утром после брачной ночи муж, по мусульманскому обычаю, обязан подарить жене что-то ценное.
Распорядитель обернулся к Халефу:
— Ты слышал слова шейха. Каков твой ответ?
Было видно, что Халефу не подходит один пункт, а именно, требование возвратить свою жену. Однако он догадался покориться обстоятельствам и ответил:
— Я принимаю эти условия.
— Так подпиши договор, эфенди, — попросил шейх. — Подпиши его дважды: один раз за меня, другой — за него!
Я выполнил его желание, а потом прочитал написанное. Там содержалось согласие шейха, который приказал капнуть воском на каждый экземпляр и воспользовался головкой эфеса своего кинжала в качестве печати. Потом договор подписали он и Халеф.