Через пустыню
Шрифт:
— Ты его убил? — крикнул шейх. — В самом деле? Один?
— Как видишь!
— Значит, на твоей стороне был шайтан!
— Разве шайтан становится на сторону хаджи?
— Нет. Но у тебя есть какая-нибудь колдовская штучка, амулет, талисман, с помощью которых ты и совершил этот подвиг.
— Есть кое-что.
— Где оно?
— Вот! — И я сунул ему под нос ружье.
— Нет, это не то. Ты просто не хочешь нам сказать… Где лежит туша льва?
— Там, справа от палаток. Заберите ее! Большинство присутствующих поспешно удалились. Этого-то я и хотел.
— Кому будет принадлежать
— Об этом мы поговорим в твоей палатке. Пойдем!
Все последовали за мной. Теперь оставалось только десять или двенадцать человек. У самого входа я заметил другое свое ружье; оно весело на колышке. В два прыжка я оказался там, сорвал его, перебросил через плечо и взял в руки штуцер. Львиная шкура, большая и тяжелая, очень мешала мне, но тем не менее надо было попытаться освободиться. Я быстро вернулся ко входу.
— Зедар бен Ули, я обещал тебе стрелять из этого ружья только во льва…
— Да.
— Но я не сказал, в кого я буду стрелять из другого ружья.
— Оно к договору не относится. Повесь его на место.
— Оно принадлежит мне и останется в моих руках.
— Он хочет убежать… Держите его!
Я поднял штуцер на изготовку.
— Стоять!.. Кто осмелится меня задерживать, сразу умрет! Зедар бен Ули, благодарю тебя за гостеприимство. Мы еще увидимся!
Я вышел из палатки. С минуту никто не осмеливался последовать за мной. Этого короткого времени было достаточно, чтобы вскочить на коня. Когда полог палатки снова открылся, я уже галопом покидал лагерь.
Яростный крик раздался позади меня, и я заметил, что все кинулись к оружию и к лошадям. Оставив лагерь за спиной, я поехал шагом. Вороной пугался шкуры. Он не переносил звериного запаха и боязливо фыркал. Тогда я посмотрел назад и увидел преследователей, буквально вытекавших из-за палаток. Я пустил жеребца рысью, и только тогда, когда ближайший из преследователей оказался на расстоянии выстрела, решил было перевести вороного в галоп, однако передумал и остановился. Потом я обернулся и прицелился. Грохнул выстрел, и лошадь под всадником рухнула замертво. Конокраду такой урок, безусловно, не повредит. Только после этого поскакал галопом, причем время от времени снова заманивал преследователей замедленным ходом.
Когда я снова оглянулся, еще двое оказались достаточно близко ко мне. Правда, их устарелые ружья не могли меня достать. Я приостановился, обернулся и прицелился. Два выстрела щелкнули один за другим — две лошади свалились на землю. Остальным этого хватило. Испугавшись, они отстали. Прошло немало времени, прежде чем я еще раз оглянулся: преследователи едва виднелись. Они, казалось, только следили, куда я направляюсь.
Тогда я, чтобы ввести их в заблуждение, почти целый час мчался прямо на запад; потом свернул на север, в каменистую степь, где подковы не оставляют следов, и уже к полудню достиг Тигра близ стремнины Эль-Келаб, чуть ниже устья Малого Заба, всего в нескольких минутах пути от расположенного ниже по течению места, где горы Кану за переходят в горы Хамрин. Этот переход отмечен широкими долинами. Самая широкая из них была избрана врагами для прохода. Я запомнил местность и подходы к долинам, а затем поспешил назад, к Тартару, через который
К полудню следующего дня перед моими глазами опять появилась первая отара хаддединского стада, и я поскакал галопом к палаточному лагерю, не обращая внимания на доносившиеся со всех сторон окрики. Шейх заключил по ним, что произошло нечто необычное, и вышел из палатки в тот самый момент, когда я к ней подъехал.
— Хамдульиллах, ты снова здесь! — приветствовал он меня. — Как съездил?
— Хорошо.
— Ты что-нибудь узнал?
— Все!
— Что именно?
— Созови старейшин. Я расскажу вам. Только теперь он заметил львиную голову, переброшенную мной на другой бок коня.
— Машалла, лев! Как к тебе попала эта шкура?
— Снял ее со зверя.
— С самого господина?
— Конечно.
— Ты что, имел с ним дело?
— Недолго.
— Сколько охотников было при этом?
— Никого, кроме меня.
— Да пребудет с тобой Аллах, да не оставит тебя память!
— Я прекрасно все помню — я был один.
— Где это случилось?
— Возле самого лагеря абу-хаммед.
— Они бы тебя убили!
— Как видишь, они этого не сделали. Даже Зедар бен Ули оставил мне жизнь.
— Ты и его видел?
— И его. Я застрелил три лошади у его людей.
— Расскажи!
— Не теперь, не тебе одному, иначе я вынужден буду рассказывать несколько раз. Позови людей, и тогда ты все услышишь во всех подробностях!
Он ушел. Я уже хотел войти в его палатку, когда увидел спешащего на всех парах англичанина.
— Я только что услышал, что вы здесь, сэр! — закричал он уже издали. — Вы нашли их?
— Да! Врагов, поле битвы и все прочее.
— Ба! А руины с Fowling bull?
— Тоже!
— Очень хорошо! Я буду копать и все, что отыщу, пошлю в Лондон. Однако прежде придется, пожалуй, повоевать?
— Похоже на то.
— Хорошо. Я буду фехтовать как Баяр [110] . Кстати, я тоже кое-что нашел.
— Что?
— Редкость, письмо.
— Где?
— На развалинах неподалеку отсюда. Это кирпич.
— Надпись на кирпиче?
— Yes! Клинопись. Вы умеете читать?
— Немного.
— А я нет. Надо бы посмотреть!
110
Баяр Пьер-Террай де — французский офицер, герой многих произведений; служа в войске Франциска I. сумел в одиночку защитить мостот двухсот врагов.
— Да. Где камень?
— В палатке. Сейчас принесу!
Он вышел и вскоре вернулся со своей драгоценной находкой.
— Вот. Смотрите!
Камень почти весь искрошился, и немногочисленные знаки, еще сохранившиеся на поверхности, стали совсем неразличимы.
— Ну? — спросил с любопытством мастер Линдсей.
— Подождите-ка. Это не так-то просто, как вы думаете. Я разобрал только три слова. Они читаются, если не ошибаюсь: «Тедуда Бабрут эсис».
— Что это означает?
— «Сооружено во славу Вавилона».