Через Сибирь

Нансен Фритьоф

Издревле так повелось, что русские скупают у коренного населения пушнину, взамен которой предлагают муку, сахар, табак, чай и прочие товары. Сейчас ещё скупают рыбу, которую ловят и солят и русские, и аборигены по всей реке, вплоть до самого устья. К доходам от торговли прибавилась ещё и прибыль от добычи золота на приисках.

Обрабатывают тут и землю, хотя земледелие всё ещё не имеет в этих районах особого значения. Оно приносит весомые результаты только дальше на юге. Однако и тут очень неплохие условия для выращивания хлеба, а в особенности для разведения скота и производства молочных продуктов. У нашей хозяйки, госпожи Китмановой, было под Енисейском собственное поместье, и за столом нам подавали произведённые там масло, сливки и мёд.

Жители в таком большом городе, как Енисейск, большей частью русские или колонисты, но есть среди горожан и преступники, политические ссыльные, а также потомки тех каторжан, кто добровольно остался тут после отбытия наказания.

Влияние ссыльных в

Сибири на местное население сильно преувеличивается. Я встретил во время путешествия одного иностранца, который уверял меня, что я даже не представляю, в какую варварскую и бандитскую страну приехал и в каких тяжёлых условиях ему самому приходится здесь жить. Он заявил, что оказаться тут является величайшим несчастьем. Он сам испытал это на собственной шкуре, потому что живёт тут то ли двадцать, то ли тридцать лет (не помню точно). Он живёт как в пустыне — и кругом нет ни одного порядочного человека, с которым можно отвести душу, поделиться духовными интересами, — все наперечёт преступники. Само собой, я посочувствовал ему по поводу одиночества, но возразил, что мои личные впечатления отличаются от его, поскольку мне посчастливилось встретить в Сибири много симпатичных людей. «Ну что вы! Вы же не знаете их! — возразил мой собеседник. — Все они преступники, уверяю вас».

Конечно, прирост населения за счёт преступного элемента сам по себе нежелателен в любом месте — в том числе и с точки зрения современных евгенических принципов. Однако большинство ссыльных были всё-таки политическими преступниками и религиозными сектантами, которых Русская православная церковь не жаловала в России. Другими словами, это люди с убеждениями, за которые даже готовы были пострадать. Можно даже сказать, что они — часто лучшие элементы русского народа, вполне желательные в качестве продолжателей рода. Поэтому местное население хоть и является несколько смешанным, зато весьма талантливо. В том, что способности сибиряков пока не получили должного приложения для развития края, виноваты, на мой взгляд, чисто внешние обстоятельства, а именно то полуграмотное состояние, в котором находится Сибирь. Наступит время, Россия проснётся, проявятся скрытые силы и мы услышим слово о Сибири. У неё есть своё будущее. В том нет никаких сомнений.

Понедельник, 22 сентября.

В Енисейске нам устроили грандиозный приём со многими пунктами программы. В десять утра мы были приглашены в мужскую гимназию. Мы зашли в каждый класс, здоровались с мальчиками, которые выглядели здоровыми и счастливыми. А затем всех учеников собрали в большом актовом зале. Сюда же пришли и девочки-гимназистки вместе с преподавателями. Я рассказал им о путешествии на «Фраме» в 1895–1896 годах и показал на большой карте путь, которым мы шли вдоль северного берега Сибири, а потом плыли во льдах. Я говорил по-английски, но они не понимали ни слова. Востротин переводил. Мне показалось, что дети слушали меня внимательно и заинтересованно. А потом благодарили за наш визит, который продлился три часа. Все ученики мужской гимназии были освобождены в этот день от занятий. Когда мы уехали, они гурьбой высыпали на улицу и побежали домой. Думаю, они действительно были рады нашему приезду!

Я зашёл к парикмахеру постричься. Хозяин оказался грузином с Кавказа, и сопровождавший меня Лорис-Меликов вновь встретил земляка. Он был политическим ссыльным, который обучился делу цирюльника и прекрасно на этом зарабатывал.

Градоначальник и городские власти дали в нашу честь обед в половине третьего в помещении клуба, на котором в сборе были все важные лица города и все богатые купцы. Нас чудесно и сердечно принимали, и все с большим энтузиазмом относились к идее практического использования Северного морского пути и радовались, что «Корректу» удалось пройти им. При этом нас незаслуженно, особенно меня, превозносили до небес. А ведь нас только пригласили принять участие в путешествии в качестве гостей. Тем не менее переход «Корректа» из Норвегии в Россию как будто положил начало новой эре развития Сибири. Всё это говорилось в длинных речах на чистейшем русском языке, совершенно для меня недоступном. Но часть из речей мне переводили. А затем директор гимназии разразился речью на эсперанто, которую вообще никому не переводили. Так что тут ничего не понял не только я один. Я же отвечал по-английски на все речи по-русски, однако никто из наших хозяев не говорил на английском, так что меня переводил Востротин. Восторг, с каким были встречены мои ответные речи, вызвал у меня большое подозрение, что перевод был явно лучше оригинала.

После обеда мы отправились на экскурсию в музей, где была прекрасная этнографическая коллекция, собранная в Енисейской губернии. Меня особенно заинтересовало собрание одежды, орудий и утвари енисейских остяков. Но там были и аналогичные коллекции быта тунгусов, самоедов и других коренных народов.

Из Енисейска мы должны были отправиться в Красноярск наземным транспортом, потому что посуху добраться туда быстрее, чем по реке. Поэтому большую часть багажа мы отправили пароходом, чтобы освободиться от лишней поклажи. Я бы с радостью покинул Енисейск уже на следующее утро, чтобы в нашем распоряжении был весь

день и мы могли хорошенько осмотреть местность к югу. Но мне объяснили, что это совершенно невозможно: поскольку мы побывали в мужской гимназии, то теперь непременно надо было отправиться и в женскую. А в гимназии учителя устраивают в нашу честь обед, от которого нельзя отказаться. Впрочем, обед был делом хорошим, потому что нам всё равно надо было поесть перед отъездом. Обед назначили на полдень, и нам дали клятвенные обещания, что мы отправимся в путь уже в половине второго. Пришлось согласиться.

Вторник, 23 сентября.

В десять утра мы приехали в женскую гимназию — красивое здание, в котором училось множество гимназисток. Наша хозяйка, госпожа Китманова, была попечительницей этого учебного заведения. Юные дамы приняли нас очень сердечно, а дочь госпожи Китмановой произнесла приветственную речь по-немецки и вручила нам большой букет цветов. Затем мы зашли в каждый класс, поздоровались с ученицами и узнали, какие именно предметы изучают девушки: родной язык, три иностранных — французский, немецкий, английский, — историю, прежде всего российскую, географию, естественные предметы, математику, многие другие. Они получали действительно хорошее образование, в школе было очень много учебных пособий, а сами классы — просторные и светлые.

После гимназии я вновь отправился в музей, чтобы ещё раз взглянуть на этнографическую коллекцию. Затем меня пригласили зайти в народную школу для мальчиков, которую содержало государство, и в народную школу для девочек, открытую уже на частные пожертвования, потому что государство, вероятно, полагало, что обязано образовывать исключительно мальчиков.

Затем мы наконец отправились на обед в гимназию. Нам обещали, что начнётся он в полдень, но за стол мы сели только в час, а встали из-за стола в четыре. Никто здесь никуда не торопится, времени в Сибири, как и всего остального, — в избытке. И эта неспешность — большое преимущество, если сравнивать жизнь местного населения и нашу европейскую безумную торопливость. Зато было много сердечности и искренности, которой были пронизаны все речи за столом. Между прочим, я заметил, что у русских есть один очень практичный обычай, которого я не встречал нигде более: когда гостям кажется, что перерыв между сменой блюд затягивается, то они встают и выходят в коридор или соседнюю комнату покурить, после чего возвращаются за стол. Так поступают все — в том числе и почтенные священники в длинных рясах, и дамы, и важные господа.

Наконец сибирский обед завершился, и мы могли распрощаться с нашими дорогими хозяевами. Потом надо было ещё купить последние необходимые для путешествия вещи и не забыть зайти на «Омуль» попрощаться с капитаном, лоцманом и командой. Когда же мы вернулись домой к госпоже Китмановой упаковать багаж, то обнаружилось, что там меня в течение четырёх часов (с 15.00) дожидалась гимназистка седьмого класса с букетов цветов и прощальными словами благодарности, а я ничего и не знал об этом.

Наконец в полвосьмого вечера всё было упаковано и сложено в тарантасы [88] , а затем мы и сами залезли в эти удивительные экипажи с кожаным верхом и фартуками, а внутри было устроено настоящее ложе из сена с подушками. Когда я наконец полулёжа-полусидя устроился на этом ложе и начал ощущать, что тут вполне можно устроиться со всеми удобствами, во всяком случае мне будет тепло, как заботливая рука госпожи Китмановой подложила мне под спину восхитительно мягкую подушку. Я понял, что более удобного положения мне не найти. И вот мы уже покатили в Красноярск под проливным дождём и в темноте, а господа Китманова со своими девочками и всеми домочадцами кричали нам вослед пожелания доброго пути.

88

В 1840 году писатель В. А. Соллогуб опубликовал повесть «Тарантас», в которой так описывает это средство передвижения: «Но что за тарантас, что за удивительное изобретение ума человеческого!.. Вообразите два длинные шеста, две параллельные дубины, неизмеримые и бесконечные; посреди них как будто брошена нечаянно огромная корзина, округлённая по бокам, как исполинский кубок, как чаша преждепотопных обедов; на концах дубин приделаны колёса, и всё это странное создание кажется издали каким-то диким порождением фантастического мира, чем-то средним между стрекозой и кибиткой».

После месячных дождей все дороги размыло, колёса завязали в мягкой земле, и мы проваливались в рытвины и ямы. Особенно несладко пришлось, пока мы ехали по Енисейску, а затем проезжали через встречающиеся по пути деревни. Тарантас был без рессор, и, когда мы в полный галоп неслись по непролазной грязи, нас ужасно трясло, и я всё время боялся, что у меня что-нибудь сломается. Особенно беспокоился я за свои зубы, поэтому старался их всё время покрепче стискивать, чтобы не клацнуть ими со всей мочи, когда неожиданно мы попадали в очередную яму. Но всё-таки нам было тепло и уютно в тарантасе, мы лежали очень даже удобно — и это во многом благодаря подушкам госпожи Китмановой, нам даже иногда удавалось поспать. Скоро дождь закончился, и мы ещё быстрее понеслись вперёд.