Через тернии к свету
Шрифт:
Однако Луизы Сезар в помещении не было. Николя находился один, не считая обезличенного двойника пациента. Немного подумав, он сообразил, что мадам Сезар вообще никогда не было в его лаборатории. И данные на мониторе, и записи в карточке — ничего не менялось. Это мираж, оставленный искаженным прошлым…
Но Поль Сезар был настоящим. В руках Николя по-прежнему сжимал его медицинскую карточку, а приборы на датчике показывали биение пульса…
5
Жизнь ураганом пронеслась перед глазами, а голова наполнилась воспоминаниями, которых раньше не было… Как будто бы
Неизвестный волшебник взмахнул палочкой, и на свет появилась Ольга Зимородкова. Нет, не появилась — свалилась точно снег посреди жары, упала на землю и растаяла, просочилась в пересохшую почву, вызвав легкое недоумение…
Вокруг никого не было — ни единой души, которую она могла бы взять за руку и опустить голову на спасительное плечо. Прошлое отталкивало от себя, казалось чужим. Настоящее… она стояла перед зеркалом, смотрела на свое привлекательное, но несчастное лицо, и не знала, что ей делать с этим настоящим.
Носитель ВИЧ… Кто захочет связываться с девушкой, на которой стоит это клеймо, разве что такой же обреченный бедолага, как и она…
Оля поправила старательно залакированную высокую прическу — так она казалась себе старше и увереннее в собственных силах — и, набросив на плечо сумочку, вышла из квартиры. Нормальные люди в это время спешили на работу или учебу. Оля смутно помнила, что работает в каком-то центре, и, кажется, даже знала, куда ей нужно идти.
Пешком, впитывая в себя первые лучики зарождающегося дня…
Только так — ощущая и наслаждаясь жизнью, как будто в первый, но не последний раз…
Когда Оля проходила мимо детского садика, ее кто-то окликнул. Не по имени. Мысленно. Она замедлила шаг и оглянулась на ходу. Следом за ней бежал высокий молодой человек с длинными развевающимися на ветру волосами. Что-то в его движениях показалось ей знакомым, и она остановилась…
Его лицо… Не это ли лицо она видела во сне столько раз?
В голове пробудились не сотни — тысячи воспоминаний о жизни, которой она никогда не жила, о местах, в которых никогда не бывала. О боли, страхе, ненависти…
Подбежав вплотную, Поль остановился и ласково дотронулся до ее руки. В глазах задрожали слезы радости…
«Наша девочка», — прошептал голос у него внутри, — «она такая… красивая»
«Да, родная», — беззвучно ответил Поль, — «вот я и нашел ее… Теперь мы снова будем вместе»
Оля посмотрела на него долго и внимательно, и вдруг улыбнулась.
Поль осознал: она слышала все и понимала, ведь очень долго она была частью его самого, и эта ниточка до сих пор не оборвалась. Как не обрываются нити матери и ребенка… Никогда…
Оля повернулась и пошла дальше, зная, что он последует за ней. Ей незачем было разговаривать с Полем, ведь она без труда читала его мысли. А в них была только она.
Боль, страх, ненависть всколыхнулись, как чужеродные тела, и опустились на дно прогорклым и забытым осадком. И будущее не казалось таким одиноким.
А впереди была целая жизнь…
Ведь даже у таких, как она, есть надежда на будущее…
Оглавление
Детективы
Андрий
Первое место на «ПВ-2010»
— Дед, а дед? — спросила внучка, — А правда, что ты саму Екатерину бачил?
Старый казак пошевелил губами, перекатывая облупленную деревянную люльку [1] из одного уголка рта в другой, намотал на кончик пальца белый, будто овечий хвост, оселедец, [2] спрятал усмешку в длинных льняных усах.
1
Казацкая курительная трубка (укр.)
2
В старину у украинцев — длинный чуб на темени бритой головы (Толковый словарь Ушакова)
— Бачил, доню.
Маленький внучок проворно забрался на дедовы колени и протянул борзую пятерню к губам, но дед, хитро прищурившись, спрятал люльку в складках шаровар и погрозил пальцем.
— Не балуй, сучий сын.
Внук понуро спустился на пол и юркнул к печи. Внучка оставила веретено и села у дедовых коленей. Туда же, аки черви на дождь, охочая до страшных, но интересных казацких баек, сползлась остальная детвора.
— Дед, а дед? Расскажи, чего у тебя такое прозвище?
Дед тяжело вздохнул, прикрыл морщинистые веки, а рука сама собой потянулась к заветной люльке. Скрипнула медная крышка табакерки, хрустнул табак, щелкнуло огниво, и к потолку потянулись синеватые пряди ароматного дыма…
Много лет тому назад возвращался один славный казак на Сечь. Путь неблизкий, дорога битая, лето бабье в самом разгаре. Подустал казак, умаялся, свернул лесочком — прямиком в родное село. А за лесом поле — черное, вспаханное, черноземным духом пышет, аж дымка по земле стелится. Прослезился казак, соскочил с коня, оглянулся — нет ли кого вокруг, и упал на колени, целуя землю.
— Ну, здравствуй, ненька моя, родная земля.
Конь легонько заржал — видать, учуял запах скошенной травы. Казак потрепал его по гриве и лихо вскочил в седло. Всего ничего осталось — поле проскакать да речку перейти.
Встречали казака всем селом. Детвора высыпала на улицы, повисла на очеретах. [3] Девки второпях плеснули водой в лицо, нацепили венки с разноцветными лентами и едва не вываливались из окон. Не каждый день в их Яблунивку настоящий казак заезжает.
— Да це ж Микола! — узнал кто-то. Казак скосил взгляд на вертлявого усатого мужичка в замусоленном тулупе и драных сапогах. Не признал, усмехнулся, поехал дальше.
Слышал Микола, что хаты, которую батько его строил, нет больше. На прежнем месте старший брат поставил другую. Сказывали люди, что не хата — хоромы. Да и брат у него нынче — Голова. Как его встретит — одному Богу ведомо. Десять лет не виделись. И село изменилось — вон сколько выросло новых хат.
3
Камыш, тростник. Крыши все крыты очеретом. [Гоголь] (Толковый словарь Ушакова)