Через триста лет после радуги (Сборник)
Шрифт:
Полтора года полярной жизни сделали жестче его лицо, исчезла деревенская его припухлость, и тем более выделялись глаза его, наполненные изумлением перед миром.
Зимовка и антарктическая работа убрали лишнее и оставили основное.
Он успел загореть во время перехода через тропики, успел «прибарахлиться» во время захода в Танжер и Касабланку, и теперь это был загорелый крепыш Васька Прозрачный в сногсшибательном костюме, плащ через руку, в другой чемоданчик, — всегда он был легким, не
Он растерянно покрутился среди обнимающихся, целующихся, тараторящих людей и пошел к выходу.
— Вась, Василий! — крикнул ему вслед бородач, обнимающий за плечи старушку маму. Но Прозрачный сделал вид, что не слышит.
Он остановил такси. Сел на переднее сиденье рядом с водителем.
— Поедем в аэропорт.
Пожилой таксист окинул его привычным взглядом, тронул машину с места.
— С Антарктики?
— Оттуда.
— И в Ленинграде задержаться не хочется?
— Еще вернусь, — широко улыбнулся Васька. — Кореш у меня из связи ушел. Найду и вернусь вместе с ним.
Он вытащил из кармана шикарные сигареты, вздохнул и спросил:
— «Беломорчика» не найдется? Фабрики Урицкого.
Шофер протянул пачку «Беломора».
— Возьми себе!
От Васькиных сигарет шофер отказался:
— Ты это тоже оставь. Оставь при костюме. Такой костюм требует.
— Механик Лев Клавдиевич уговорил. Ты, говорит, должен быть современным человеком, Прозрачный. Ты, говорит, на переднем фронте науки.
Васька сидел у Никодимыча.
— Писал, — сказал Никодимыч. — Писал и теперь пишет.
Он достал с книжной полки какой-то толстый научный том. Мелькнула надпись: «Никодимычу от верного ученика».
В томе были запрятаны замызганные конверты.
— От Лены прячу, — пояснил Никодимыч. — Она тут уборку по временам затевает.
— Так, — сказал Васька. — А прятать зачем?
— Он ослеп. Совершенно ослеп. Преподает географию за Полярным кругом. Он, видишь ли, убежден, что Лене лучше забыть про него.
— Понятно, — Васька налил в рюмки еще коньяка.
Они сидели по-домашнему в тесной комнате Никодимыча и толковали, положив локти на стол.
— А вы как считаете? — спросил Прозрачный.
— Я ведь уже не тренер. Ушел. Решил, что взгляды мои устарели. И потому не могу вмешаться. Может быть, если бы я раньше ушел, Сашка бы не ослеп. Хотел я красиво уйти с горнолыжного горизонта. Оставить после себя.
Васька отодвинул свою рюмку и встал:
— Вот что, я их сведу. Разлетелись шестеренки, но я их сведу.
— Как? — спросил Никодимыч.
— Отпуск четыре месяца. Денег хватит. Я ее в мешок посажу и…
— А надо?
— Не знаю. Я не умом. Я движением души буду действовать.
— Никакого, — сказал Никодимыч. — Скажи, что адрес Сашки тебе известен. Билет помоги купить.
— Я сам с ней полечу. Для присмотра за этими дурачками...
— Таких девушек нет, Вась, — сказал Никодимыч. Или очень немного.
Васька накинул пиджак, висевший на спинке стула. Затянул распущенный галстук.
— Девятая специальность, — пошутил он. — Васька в качестве свата.
…Море входило здесь в берег широкой бухтой. Сашка сидел на поросшем травой обрывчике. За спиной с косогора шла дорога, и по дороге пыльно катили грузовики. Солнце садилось. Сзади подошел тот самый конопатый парнишка с выбитым зубом.
— Сапрыкин? — не оглядываясь, спросил Сашка.
— Я!
— Садись рядом.
Пацан сел рядом с Сашкой.
— Вы как меня узнали?
— По дыху, — серьезно ответил Сашка. — Я, брат, любого мальчишку за сто метров узнаю по дыху. Помолчи!
Сапрыкин все так же обожающе глянул на Сашку, прихлопнул рот.
— Солнце садится?
— Садится, — ответил Сапрыкин.
— Бухта гладкая?
— Гладкая.
— Видишь зеленый луч? Смотри на бухту.
— Вижу, — искренне соврал рыжий Сапрыкин.
Сашка молчал.
— А к вам дядя и тетя приехали. Кра-асивые оба! — вздохнул Сапрыкин. — Это правда, что он был в Антарктиде? А тетя ваша жена? Она, значит, Нютке мамой будет? Или нет?
Сашка молчал. Он стиснул руками неизменный свой прутик так, что побелели суставы.
— Иди, Сапрыкин, домой, — глухо сказал он. — Я посижу один.
— А все равно они вас найдут. — Сапрыкин был безжалостен.
— Это ты прав, — сказал Сашка. Он поднялся. Сапрыкин шел рядом.
— А песню не будем петь? — спросил Сапрыкин.
— Какую?
— Какую всегда. «Дрожите, королевские купцы и скаредное лондонское Сити. На шумный праздник, на веселый пир мы к вам придем… придем?» — отчаянным фальцетом завопил Сапрыкин. — А дальше забыл.
— «Мы к вам придем незваными гостями. И никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями».
— Незваные гости — это они?
— Они не гости, Сапрыкин. Они напоминание.
— О чем?
— Потом объясню.
— А пингвины все-таки не хохочут, Саш. Потом, когда я уж познакомился с ними, были, значит, моменты. Один момент капитальный был, — говорил Васька Прозрачный.
— Слышал по радио. В тундре был и про твои подвиги слышал.
— Ну-у, это не то говорили. Там, значит, так… — неожиданно Васька осекся. — Когда магазин закрывается?
— Зачем тебе магазин?