Через время, через океан
Шрифт:
– Да нет, – медленно произнесла Надя. – Зарезали ее. На работе. В собственном кабинете.
– Вот оно как... Значит, и правда: не я одна ей смерти желала... – задумчиво проговорила старуха. – Мое ведь колдовство еще опосредованно действует.
– Это что значит?
– Допустим, был у Магды враг. Ненавидел ее и погубить хотел, да никак не решался. И, не подключись к делу я, так бы и ненавидел ее по-тихому. А с моей помощью – не утерпел. Сделал, что давно собирался.
– А вы не можете определить... ну, кто он, этот враг? –
– Ох, девонька, – вздохнула старуха. – Экстрасенсы преступников лишь в телевизоре ищут. Только не нашли пока еще ни одного...
– А знаете, – доверительно сказала Надя, – в убийстве Магды ведь Егора Егоровича подозревают. Видели его у нее на работе. За полчаса до ее смерти.
– Егорку-то? – задумалась старуха. – Нет, точно не он. Егорка себе зарок дал, еще давно: на женщину он руку больше никогда... Как бы та его ни разозлила. А когда сам для себя решаешь, да твердо – ничто уже не сдвинет.
– Кто же Магду в таком случае убил?.. – спросила Митрофанова.
– Кто угодно мог, – авторитетно заявила старуха. – Хоть подчиненный какой-нибудь, хоть родственник. Магда – она такая... жертва. Не сравнить с подружкой ее...
– С какой подружкой?
– Да с Антониной, – поморщилась колдунья. – Вот та – кремень. У нее силы, может, даже побольше, чем у меня. Сама кого хочешь изничтожит. А пожелает – так и вылечить сможет, даже самого безнадежного. Поле у нее абсолютно черное, самый сильный цвет.
– Вы про Антонину Матвеевну? – удивилась Надя.
– Про кого ж еще! – вздохнула старуха. – Виделась с ней однажды – врагу не пожелаю! Потом неделю свою ауру чистила...
– У нее? Такая сила?.. – недоверчиво произнесла Надя.
– А почему, ты думаешь, Крестовская с Люськой ее на порог пускали? – усмехнулась старуха. – Она ж умеет, чего ни один врач не может! Головную боль снимает за две секунды. Слабость в теле – как не бывало! С бессонницей справляется... Только бесовские силы у нее. Раз примешь ее помощь – потом расплачиваться приходится ох как дорого!
– Никогда бы не подумала... Она тихая, серенькая. Никакая, – покачала головой Надя.
– А ты у Егорки спроси, – хмыкнула старуха. – Года четыре назад Лидка-то вообще при смерти была. Какие врачи ее только не пользовали! И академиков он сюда возил, и даже профессоров иностранных! Но те только плечами пожимали: организм, мол, изношен, ничего не попишешь... А потом Магда эту свою подружку привела. Народная, сказала, целительница, пусть попробует, раз от знаменитостей все равно никакого толку нет. Что Тонька помочь сможет, никто и думать не думал! А Антонина раз с Крестовской посидела, два, какие-то травки ей принесла попить – и ожила старуха...
– Она, что ли, врач?
– А бог ведает, диплома никто у нее не спрашивал, – отмахнулась колдунья. – Но может она многое. Если б практику имела, всех бы нас за пояс заткнула...
«Интере-есно, – подумала Надя. – А работает в Доме искусств,
– Все я знаю, – вновь перехватила ее мысль прорицательница. – Мне на человека один раз посмотреть достаточно – сразу его вижу. Всего. До дна.
– И меня видите? – усмехнулась Надежда.
– А что на тебя смотреть? – презрительно произнесла старушенция. – Ты вообще вся как на ладони. Никаких амбиций. Ждешь не дождешься, пока кто-нибудь тебя замуж возьмет. Борщи варить.
– Вот спасибо, обрадовали! – вспыхнула Митрофанова.
– И на работе тихоня тихоней, – добавила бабка. – Тебя и на переработки всегда суют, и с повышениями обходят, а ты и не шевелишься... И в эту историю, со смертью балерининой, влезла зря. Пострадаешь ни за что ни про что.
– Да с чего это я пострадаю?
– А потому что на таких, как ты, безответных, всегда всех собак и вешают, – припечатала колдунья.
«А вот это – правда», – мелькнуло у Нади.
Бабка же тяжело поднялась из-за стола, буркнула:
– Все, иди. Утомила ты меня. Разговоров на час, а прибытку никакого.
А когда Надя уже вышла из странной квартиры, Беликова крикнула ей вслед:
– И береги себя, милая. Аура у тебя хоть и сильная, а пуля – она что угодно пробьет.
Надя, выбравшись из логова колдуньи, чувствовала себя, будто ее оглушили. Сначала во дворе растерянно постояла – голова кружилась, перед глазами летали мушки. Потом выползла на Тверскую, побрела к метро... Вид у нее, похоже, был совсем никуда. По крайней мере, милиционеры поглядывали внимательно, а москвичи – с презрением, явно за ошалевшую от столичной суеты провинциалку принимали. Да она и чувствовала себя абсолютной песчинкой, безжалостно втянутой в вихрь огромного города. Все кругом куда-то мчатся, пешеходы ловко лавируют в толпе, машины сигналят, даже птицы и те – торопливы и деловиты. У каждого свои цели и совершенно определенные планы, пусть не на всю жизнь, но хотя бы на грядущие вечер и ночь. Только она неприкаянная... Ни единой связной мысли, сплошная усталость.
И тут вдруг в голове вспыхнуло: Родион! Верный, безответный пес!.. Она ведь сегодня его даже не выгуляла ни разу! С утра помчалась по Магдиному звонку в Дом искусств. И днем из квартиры сорвалась внезапно. А пес, тактичный или, скорее, ленивый, о себе даже не напомнил. А сейчас уже девять вечера! Это ж как несчастная собака мучается! Надя когда-то пыталась его приучить к лотку – на случай таких вот непредвиденных ситуаций, – но Родион сей вариант с негодованием отверг. Хоть и домашний совсем, но не настолько, чтоб делать свои дела в квартире... И сидит небось у двери. Скулит, но терпит. А ей отсюда, от Пушкинской, до дома минимум час.