Через вселенную

Рэвис Бет

— Нет.

— У Дока есть код ко всем дверям. Если придется, я его позову.

Подпрыгнув, я бегу открывать. Кого-кого, а уж доктора я больше никогда видеть не желаю.

Харли заходит и оглядывает комнату.

— Что?

— Ничего. Я просто подумал… вдруг тут кто-то есть.

— Кто? — фыркаю я.

Харли идет к столу и садится в кресло.

— Я думал, что, может быть, Старший здесь.

— С чего это ему быть здесь? — я сажусь на кровать.

— Потому что ты ему нравишься.

Я

пристально смотрю на Харли, но по его виду не скажешь, что он издевается.

— По-моему, тут никто никому не нравится. — По крайней мере, не так, как надо.

— Почему ты так думаешь? — Харли кажется удивленным.

— Ты же видел их вчера! Я им не «понравилась»! Это было… фу! А только что… — я обрываю себя. Не хочется даже говорить о Филомине.

— Мне жаль, что так вчера получилось, — говорит Харли, и я знаю, он и правда сожалеет. — Но Сезон закончился. Больше это не повторится. — В голосе его звучит угроза. Надеюсь, когда Харли в следующий раз столкнется с Лютом, я буду поблизости. — Но сегодня-то что случилось? — добавляет он. — Куда ты ходила?

— На второй этаж, — Харли ждет, что я продолжу. — Там женщины…

— А! — улыбается Харли. — Фермерши! Пришли на осмотр.

— Они меня пугают.

— Да нет, что ты, они нормальные. — И снова от этого слова у меня мурашки бегут по спине.

— Они не нормальные, — выплевываю я. — Нормальные люди так себя не ведут. Люди — не бездумные куклы!

Харли качает головой.

— Ты так говоришь только потому, что жила в Палате с тех пор, как тебя разморозили. Это мы ненормальные. Люди должны быть такими: послушными, спокойными, работать вместе. Это мы — те, кто ни на чем не может сосредоточиваться, не умеет работать в команде, не может быть ни фермером, ни корабельщиком — это мы ненормальные. Нам приходится принимать лекарства, чтобы окончательно не двинуться.

Я пялюсь на него, не веря своим ушам. Не знаю, в чем причина, но на этом корабле все поставлено с ног на голову. Нормальные люди считаются «сумасшедшими», а те, кто окончательно потерял способность думать, — «нормальными». И Сезон… В памяти вспыхивают смеющиеся глаза Люта, и меня окатывает волна гнева.

— Есть у здешних людей хоть какие-нибудь чувства? — спрашиваю я после паузы.

— Конечно. Вот сейчас, например. Я хочу есть. Пойдешь со мной в столовую?

— Нет, я серьезно. Бывает здесь любовь или только Сезон?

Смех, затаившийся в уголках глаз Харли, испаряется.

— Сезон — не лучшее время, но я бы хотел, чтобы ты помнила, что на меня он не повлиял.

— Но почему? — спрашиваю я потерянно. Что происходит с этим кораблем? Почему одни спариваются прямо на улице, а другие и ухом не ведут?

Харли играет с карандашами, лежащими на столе рядом с блокнотом, который я достала из папиного багажа.

— Может статься, что ты знаешь меньше,

чем думаешь.

— Так объясни!

— Я любил. Один: раз.

«Один раз» заставляет меня умолкнуть. Я тоже один раз любила. И тоже в прошедшем времени.

— Наверное, поэтому на меня не повлиял Сезон. С чего вдруг мне думать о другой девушке? — взгляд его останавливается на плюще, что увивает дверной косяк. — Это я нарисовал для Кейли.

Я не смею даже дышать. Мне страшно, что одно движение, один звук — и исповедь Харли прервется.

— Прошло уже три года. Мне было чуть больше лет, чем Старшему сейчас. Кейли и я… мы подходили друг другу. Мы были совсем разные, но подходили друг другу. Я любил живопись, она — механизмы и автоматику. Я рисовал, она возилась с техникой.

— Что с ней случилось? — спрашиваю я, когда Харли замолкает.

— Она умерла.

Его слова повисают в воздухе. Я хочу спросить как. Но не хочу печалить Харли еще сильнее. Грубая шерстяная ткань покалывает кожу. Вспоминаю, как в первый вечер нашла в шкафу вещи. Вспоминаю, как касалась плюща у двери, проводила пальцами по тонким листьям, и мне представляется, как юный Харли рисует их для Кейли, а она смеется. Мне не разглядеть ее лица, но на ней вот эта самая одежда.

— Ей не подходило фальшивое солнце. Кейли нужно было настоящее небо, такое, о котором ты нам рассказывала. Она чувствовала себя в стенах корабля как в клетке. Мы все знали, что однажды прилетим, что наше поколение сойдет с корабля и будет жить в новом мире. — Харли поднимает со стола моего медведя и прижимает к себе, словно вспоминая, каково было обнимать Кейли. — Но ей не по силам было ждать так долго.

И я без слов понимаю: она покончила с собой. И понимаю почему.

50

Старший

Все еще думая о словах Ориона, я, сам того не замечая, колочу в дверь Эми сильнее, чем собирался.

Дверь открывает Харли.

— Где Эми? — я протискиваюсь мимо него в комнату.

Она сидит на кровати. Интересно, о чем они тут разговаривали? Наедине. В ее комнате. На ее кровати.

— Что ты хотел? — спрашивает Эми, и, хотя в голосе ее не слышно раздражения, я спрашиваю себя, не хочет ли она избавиться от меня, чтобы остаться с Харли наедине.

Харли идет в ванную и возвращается со стаканом воды.

— Чем ты расстроена? — спрашиваю я.

— Ничем, — Эми отпивает из стакана.

Я опускаюсь в кресло у стола. Харли садится на кровать рядом с Эми. Надо было оставить ему кресло.

— Зачем кому-то убивать замороженных людей? — спрашиваю я. Харли и Эми, кажется, удивила внезапность вопроса, но я уже достаточно ходил вокруг да около с Орионом. — Двое умерли. Умерли. Безо всякой причины.