Черная акула
Шрифт:
— Ну? — наконец спросил старик.
— Извини за беспокойство, отец, — начал Алексей, пытаясь определить верный тон для общения с этим человеком. — Я летчик, попал в аварию. Поранился серьезно и в реке вымок. Не пустишь обогреться да в милицию позвонить? Старик прищурился еще сильнее, отчего его глаза и вовсе превратились в две узкие щелки, а морщины на лице обозначились настолько резко, словно они не появились со временем, а некий умелец вырезал их ножом на задубевшей коже.
— Это когда ж авария-то случилась? — недоверчиво осведомился дед. — Что-то я не слыхал ни про что такое…
— Ночью, — ответил Алексей. — Ночью еще, часа в три, должно быть.
— За какими такими посадками? — поинтересовался дед. — У нас тут отродясь посадок не было. У Черевково, что ль? Аль у Пригородного?
— Да не знаю я, отец, как то место называется. Помню только, что через посадки шел, пока в реку не бухнулся.
— А чего купаться полез? — продолжал допытываться старик.
— Чай, не лето на дворе.
— Так не полез я, — вздохнул Алексей. — Упал. Ночью-то не видать ничего.
— Хм-м… — На лице хозяина появилось озадаченное выражение.
— По перегону, что ли?
— Не знаю, отец. Помню только, мостик там был деревянный, а рядом будка какая-то. На огород похоже. Старик подумал, затем еще раз хмыкнул и тряхнул головой.
— У Соколово, поди?.. Эвон куда тебя занесло, паря. Да тут, почитай, верст пятнадцать будет. Ты что же, все это время в речке бултыхался?
— Так я, отец, сознание потерял. Ударился. — Алексей повернулся к хозяину левым плечом и продемонстрировал рану. Загребая огромными, подбитыми кожей валенками, старик спустился с деревянных ступенек, прошел через двор и остановился в метре от калитки.
— Эвон как тебя угораздило. — Он внимательно вгляделся в рану и покачал головой. — Заразу ты подхватил, паря. В больницу бы тебе надо. А иначе, мигнуть не успеешь, без руки останешься. И хорошо токмо ежели без руки, а то, глядь, и того хуже.
— Отец, мне бы обогреться, — попросил Алексей. — Замерз я.
— Немудрено, что замерз, — философски заметил старик, отодвигая на калитке щеколду и пропуская Алексея во двор. — А ну, цыть, Уголек! — рявкнул он на заливающуюся лаем собаку и указал Алексею на дом. — Заходи, паря, только на всякий случай имей в виду: у меня зять в отделении милиции служит.
— Да ну? — слабо усмехнулся Алексей. — Вот с ним бы мне и поговорить.
— Зачем? — не понял старик.
— Так, понимаешь, двое нас было. Второй там остался, у самолета.
— Вон чего, — понимающе тряхнул головой хозяин. — Ну, поговорить-то можно, закавыки тут нет. А тебе, паря, и правда надо обогреться. Вона губы у тебя синюшные какие. Давай заходи да поближе к печке садись. Алексей тяжело прошаркал через узкие морозные сени, толкнул дощатую дверь и вошел в комнату. Здесь было жарко. Горячий воздух поглотил Алексея и окутал его словно ватой, расслабляя уставшие, зажатые от холода мышцы. Старик вошел следом и прикрыл за собой дверь.
— Садись-садись, — кивнул он Алексею. Тот последовал совету, придвинул табурет и устроился у самой печи. От тепла у него даже закружилась голова.
— Ты бы эту свою… куртку да костюм снял бы, — предложил старик. — Я их на печь положу, быстрее просохнут. Алексей стянул разорванную куртку, комбинезон и протянул старику. Тот взял одежду аккуратно, словно боялся расколоть, повесил на печь и хмыкнул:
— Надо же, какой костюм. Ни разу таких не видел. Это вам всем, что ли, такие дают?
— Всем, — кивнул Алексей. — От перегрузок в полете.
— Вона как, — уважительно кивнул старик и еще раз посмотрел на комбинезон. — Хорошая, должно быть, вещь.
— Хорошая, — согласился Алексей, — только от холода не спасает.
— Сейчас, подожди, я тебе что-нибудь из одежды подберу. —
— Плохо дело, паря, к врачу тебе надо, — а затем вспомнил и спохватился: — Да ты же голодный небось?
— Есть маленько, — согласился Алексей и улыбнулся чуть смущенно. В эту секунду у него мелькнула мысль, что старик-хозяин вроде как и не от мира сего. Он будто сошел со страниц одного из рассказов Шукшина. В то же время Алексей осознавал, насколько ему повезло. В наше время шанс на то, что тебя так вот запросто пустят в дом, дадут обогреться, оденут, предложат поесть, был если не совсем нулевым, то близок к тому. Старик прошел в соседнюю комнату, долго шуршал какими-то бумажками, затем хлопнул дверцей холодильника и наконец появился, неся на старенькой, покрытой мелкими трещинками тарелке бутерброды с колбасой и огромную кружку с чаем. У Алексея при виде еды потекли слюнки, он почувствовал в желудке мучительный спазм.
— Давай ешь, — кивнул старик, ставя тарелку на стол. — Ешь-ешь, это хорошая колбаса. Мне зять с дочкой давеча принесли. На Новый год. Скоро моя старуха вернуться должна. Картошечки отварит, да с праздника там что-то осталось. Салатик, капустка квашеная. Ты пока ешь, а я за врачом схожу. Старик проковылял к двери, снял с вешалки ватник. Затем стащил с ног валенки, а вместо них натянул войлочные ботинки. Облачившись таким образом, он обернулся, постоял секунду на пороге, глядя на гостя, кивнул:
— Ешь-ешь, я скоро вернусь, — и вышел, прикрыв за собой дверь. Алексей взял с тарелки бутерброд, откусил и принялся торопливо жевать, чувствуя, как рот наполняется горьковатой вязкой слюной. Он понимал, что приличия ради надо оставить хотя бы один бутерброд на тарелке, но ничего поделать с собой не смог. Голод пожаром вспыхнул в пустом желудке. Сейчас Алексей был похож на Робина-Бобина из детской считалки. Разве что не урчал, жадно впиваясь зубами в хлеб с колбасой. Не прошло и трех минут, как от бутербродов осталось одно воспоминание. Чувствуя в желудке приятную теплоту, Алексей умиротворенно придвинулся поближе к печке и незаметно для самого себя задремал. Разбудил его визгливый лай Уголька. Пробуждение было столь внезапным, что Алексей даже не сразу сообразил, где находится. Он тряхнул головой, отгоняя сонливый дурман, и тут же вспомнил все: убийцу-капитана, преследование, холодную черную реку. Кто-то уверенно затопал по деревянным ступеням, заскрипела, открываясь, дверь, и человек вошел в сени. У него была слишком тяжелая поступь для старика. Алексей встрепенулся. А что, если это человек Сулимо? Вдруг его выследили и теперь некто с автоматом явился убрать единственного оставшегося в живых свидетеля? В сенях затопали, стряхивая с обуви снег, загомонили вдруг на три голоса между собой. Алексей перевел дух и вытер пот со лба. Это не убийцы. Нет, конечно же. Наваждение, бред. Не стали бы они так шуметь. Кокетливо пропели дверные петли, и на пороге появился старик, за спиной которого маячили две фигуры: одна — в милицейском тулупе, вторая, несмотря на холодную погоду, — в плаще. В самой глубине сеней, позади всех, стояла молодая женщина. Алексей медленно поднялся с табурета.