Черная акула

Сербин Иван Владимирович

— Хорошо. — Ирина помолчала секунду и спросила: — С сыном поговоришь?

— Извини, времени в обрез. Все, пора. Не мешкай ни секунды, уезжай прямо сейчас. Бери Сережку и давай. Мать Ирины, любимая теща Максима, жила в Киеве, и он надеялся, что там жену и сына вряд ли сумеют достать. По крайней мере у противника не будет времени устраивать спектакли с похищениями и прочими подобными делами. Он вышел на улицу, плюхнулся в «Волгу» и захлопнул дверцу.

— Куда ехать, товарищ полковник? — спросил Паша, нажимая на педаль газа.

— Давай-ка, браток, для начала в госпиталь.

Глава 30

Проскурин прошелся по дворам, посмотрел, нет ли кого поблизости. Петляя по темным закоулкам, то и дело оглядываясь, прислушиваясь к торопливым шагам одиноких прохожих за спиной, он вдруг подумал о том, что стал уже совсем не тем, каким был

прежде. И чутье подводит, и глаз, видать, замылился от долгого сидения за столом. Не заметил же он в сквере этакую гоп-компанию. Чуть-чуть пошатываясь, умело притворяясь как следует принявшим на грудь пропойцей, он вошел во двор, где утром оставил свою «пятерку», и заковылял к самому дальнему подъезду, пьяно задирая голову, глядя на темные прямоугольники окон, мурлыча довольно громко и бессвязно какой-то варварский мотивчик. «Пятерка» стояла на месте. Рядом никого не было, да и в окнах подъездов он не заметил подозрительных теней. Майор прошел в дальний конец двора и потоптался возле двух пахучих мусорных ящиков, старательно прислушиваясь. Тихо. Проскурин потопал обратно, смачно чертыхаясь, размышляя о том, надежно ли укрыл ипатовскую «шестерку». Прикинул, что нормально. В темноте ее вряд ли заметят, а к утру надо будет отогнать в местечко потише. Сегодня ночью он рассчитывал еще прокатиться кое-куда. Поискать асфальтовую дорожку, ведущую от шоссе к заброшенному заводу, складу или чем уж это там окажется. Хотя, конечно, долго на машине Ипатова разъезжать нельзя. Возможно, хлопчики Сулимо догадались прихватить Ивана и заставили его заявить об угоне. «Вот на тебе и еще один „хвост“ повис», — невесело усмехнулся Проскурин. В следующее мгновение он напрягся, потому что впереди, в узком переулке, под одной-единственной лампочкой, дающей свет настолько тусклый, что лучше бы его и вовсе не было, мелькнула плечистая тень. Кто-то сворачивал с улицы во двор. Майор замер, а затем, прикинув, что от плечистого его все еще отгораживает тусклая лампа, торопливо сделал два шага назад и нырнул в тень, за угол, повернулся к стене и сделал вид, что справляет нужду. При этом он продолжал что-то бормотать себе под нос, ругаться матерно и следить краешком глаза за тем, как поведет себя широкоплечий. Человек ступил в узкую полоску света, и целую секунду Проскурин мог видеть его совершенно отчетливо. Здоровый, крепкий, из породы «бультерьеров» парень. Тяжеловат, правда, чуток, но, в общем, в порядке. Спортсмен, наверное. Плечи — косая сажень, тяжелый подбородок, короткая стрижка, бычья шея и кожаная куртка, джинсы, на ногах кроссовки, несмотря на слякоть. Проскурин подумал, что парень скорее всего попытается зайти со спины. Но тут, пожалуй, справиться можно. Если он один, то как-нибудь совладаем. Легким движением майор сунул руку за отворот пальто, вытащил пистолет и переложил в карман. Сжал покрепче пальцами ребристую рукоять. Надо бить сразу в переносицу. «А потом? — подумал он. — Куда дальше-то? В этот тусклый переулок? А если снаружи поджидает еще парочка? Тогда все… Тогда попался. Интересно, есть ли из двора еще какой-нибудь выход? Ну, в самом крайнем случае, — решил он, — выстрелю по ногам». Плечистый тяжело прочавкал кроссовками под арочкой, остановился в двух шагах от пошатывающегося алкаша и внятно сказал:

— Ты, козел, а ну давай отсюда! Не х…а тут! Проскурин покачнулся, уперся рукой в стену, с деланным испугом взглянул на обладателя мощных бицепсов. И едва не рассмеялся. Мальчишка ведь, совсем пацан. Лет девятнадцать, наверное, не больше.

— Все, все, командир. Уже ухожу, — бормотнул он, пьяно сбившись, сделал вид, что застегивает штаны, и нетвердой походочкой побрел через арку. Здоровяк еще некоторое время смотрел ему вслед, затем повернулся и пошел к подъездам.

Оказавшись у ограды больницы, Проскурин вздохнул и покачал головой. «Надо же, — подумалось ему, — скоро от собственной тени шарахаться начну. В самом деле, нельзя же подозревать всех плечистых. Сейчас каждый второй таскается в „качалки“, мышцы наращивают. Ну, пронесло, и ладно». Обогнув стальной, пиками, забор, он нырнул в узкую, гостеприимно распахнутую калитку и быстро зашагал к освещенным корпусам. Во дворе стояли машины, сновали медики, молодой мужик, наверное, врач, орал на приземистого разбитного шофера, а тот, поблескивая в полумраке золотой фиксой, оправдывался, тоже давя на горло. Кричал, что он один и санитар один, а вызовов за вечер пятнадцать штук, а старик совсем доходяга, еле на ладан дышит, может и подождать. Мимо к воротам прошагала молодая пара с пустыми сумками. Проскурин дошел по аллее до главного входа в травматологический корпус, свернул направо, нырнул в двери приемного покоя и тут же увидел давешнего врача. «Чехова». Тот беседовал с худым

затурканным санитаром. Заметив Проскурина, доктор что-то быстро сказал собеседнику и подошел к фээскашнику.

— Добрый вечер, товарищ майор, — произнес он и усмехнулся.

— А он добрый? — поинтересовался Проскурин.

— Добрый, добрый. Видите, дежурство сдал.

— Ну, тогда действительно добрый. — Проскурин усмехнулся в ответ. — Как мой раненый поживает?

— Нормально поживает, в себя приходит. Неделька, и будет как новенький бегать.

— Ну и ладушки. Он где?

— На четвертом этаже, в двенадцатом боксе. Только вы пальто снимите. Больница все-таки. А я вам халат дам.

— Ну, халат, я думаю, мне и в ординаторской могут дать. — Проскурин улыбнулся.

— Это как сказать, — заметил врач. — Вполне могут и не дать. Так что лучше уж я дам. Пальто, кстати, тоже можете в кабинете оставить. Я предупрежу сменщика.

— Хорошо. А днем никто о раненых не спрашивал?

— Мне-то откуда знать? — «Чехов» пожал плечами. — Если и спрашивали, то в справочной, но там все равно ничего не скажут. Мы информацию о вашем приятеле в общую справочную не давали.

— Вот и чудненько. — Проскурин улыбнулся. — Завтра тоже вы дежурите?

— Завтра я в ночь, так что увидимся еще. Может быть, днем заскочу.

— Хорошо. Майор поднялся на четвертый этаж и оказался в просторном холле. На вопросительный взгляд медсестры махнул рукой:

— Я в двенадцатый бокс.

— Вы к кому, товарищ? — поднялась она. — Время посещений уже давно закончилось.

— Девушка, — Проскурин продемонстрировал удостоверение, — я же вам сказал: в двенадцатый бокс. Та, даже не взглянув на удостоверение, дернула плечом.

— Пожалуйста, проходите, — сказала она с абсолютным безразличием. Проскурин понял, что, если бы вместо него сюда пришли убийцы, она пропустила бы их точно так же, даже не заглянув в документы. Ладно, разберемся. Он прошел мимо пахучей столовой, из которой очень уж специфично тянуло смесью пайковой госпитальной снеди и лекарств — запах, присущий только больницам; мимо палат, за дверью одной из которых работал телевизор; мимо ординаторской и пожарного выхода. Справа остались перевязочная, ванная, затем, похоже, туалет, потом еще пара каких-то дверей, опять же без номеров и пояснительных табличек, а следом стеклянная, довольно опрятная, с надписью: «БОКС № 12». Проскурин постучал, и тут же из-за дверей донеслось:

— Ну заходи, заходи, чего стоишь-то? Майор толкнул дверь и вошел. Алексей полулежал на койке, почитывая старый номер «Юности». Увидев входящего Проскурина, он улыбнулся.

— Ну, как успехи, мил человек? Проскурин неожиданно для самого себя улыбнулся в ответ.

— Нормально. А что не спрашиваешь-то, кто идет? Вдруг бы твой капитан пожаловал?

— Ха! Я ведь не дома за семью замками. Капитан стучать не стал бы. А таких вежливых, как ты, в этой больнице вообще нет. Кому стучать-то?

— Ну, ясно. Хорошо мыслишь, дельно. — Проскурин придвинул больничный стул, присел, поправил халат. — Как чувствуешь себя?

— Ничего, сносно. Лучше, чем утром. Хоть температуру сбили, да и мутит меньше.

— Доктор сказал, что кровь тебе переливать не надо. Напугала меня аптекарша.

— Я знаю, — кивнул Алексей. — Они меня тут затретировали совсем своими уколами. Чувствую, что, когда выйду, смогу этим самым местом кирпичи ломать.

— Все равно, рад за тебя. Разузнал я кое-что. И про тебя, и про себя. Много нового, интересного. — Проскурин в двух словах обрисовал ситуацию. Алексей посерьезнел.

— Ну надо же. А я-то думал, чего Поручик так орет? Смотрел, смотрел, ракет не видно, а это, оказывается, я его сбил.

— Мало того, ты еще и двух милиционеров застрелил, а третьего ранил. Опознал он тебя.

— Ну понятно. Меня бы так напугали, я бы и архангела среди чертей опознал, — вздохнул Алексей. — Ну и что делать думаешь?

— А что делать? Честно говоря, произошло именно то, чего я и боялся. Влипли мы с тобой по самые уши. Историю они, конечно, выдумали красивую. На слово тебе никто не поверит. Правда, существует полетная карта, и, я думаю, при случае мы ею воспользуемся. Ведь не сам же ты эту карту нарисовал. Наверняка тебе ее вручили в торжественной обстановке. И печать на ней, и подпись. Алексей кивнул.

— Это единственное доказательство, которое у нас имеется. Проскурин подумал секунду.

— Вот чего я боюсь, так это того, что выйдем мы на честного человека, примерно такого же, как я. — Проскурин снова усмехнулся. — Он нам поверит, затем придет толстый дяденька в погонах с большими звездочками, возьмет полистать твое дело, — ему ведь не откажешь, — а потом раз — фокус! Была полетная карта — не стало полетной карты. Аплодисменты.

— Что значит — не стало? — не понял Алексей. — Куда же она денется?