Черная царевна

Глазнева Оксана

Роджер долго молчал, молчала и Надя. Она так много прошла за это время, а сейчас чувствовала себя беспомощной девочкой. Что он скажет?

— Сумасшедшая! Ты в самом деле пустила бы их в царство живых?

— Я не знаю, — честно ответила Надя.

Он всмотрелся в ее лицо. Незнакомая,

повзрослевшая. Роджер искал взглядом девочку, которую вел через лес. Не находил.

Она стала красивей, чем он помнил. Линии лица и тела стали мягкими, плавными, пропала робость во взгляде, детская дерзость сменилась спокойным бесстрашием. Она смотрела ему в глаза прямо, на равных. На лице появилось новое выражение — ровное и холодное. Стойкое. Он уже не мог читать ее, как раскрытую книгу. Нужен ли он ей теперь? Давно не осталось на сердце железных обручей и спрашивать было страшно.

— Ты носишь мое кольцо. Ты приняла мою корону. По-прежнему хочешь прожить со мной вечность?

— Хочу, — твердо ответила Надежда. — Ты — мое сердце, мое царство, и мне не нужно других. Снова будешь гнать меня?

Роджер покачал головой, по-мальчишески взъерошил волосы, потом взял ее за руку, притянул к себе и крепко обнял.

Теплый ветер одобрительно гладил их плечи. Они стояли на границе двух миров, и Надя сама была пограничным столбом — женщина и богиня. Какую сторону выберет?

Вот оно, счастье — прими и лелей! Береги! Не отводи взгляда!

А как же остальной мир? Она спасла лишь юг. А как быть другим? В мире, где крепостные стены превратились в границы, где боги ограничивают людей и сами ограничены собственными предназначениями, она — пограничная — как себя поведет?

Надя верила в людей. Верила,

что им не нужны костыли из чудес и чар, чтобы достичь величия. А значит, солнце должно быть солнцем, море — морем, а смерть — неизведанным. Не в ее власти лишить богов имен, но кровь в ее венах способна погрузить их в сон, и ей завещан Исток, из которого боги пьют бессмертие. Остался последний шаг, последнее решение. Как принять его, не предав тех, кто помогал ей? Эола? Лешего? Роджера?..

Надежда прижалась к нему так сильно, как могла, закрыла глаза, вдыхала его запах, слушала биение сердца. Роджер почувствовал ее тревогу, отодвинулся, посмотрел в глаза.

— Говори! — потребовал он.

— Напрасно я не считала свои дороги. Знала бы, как много еще осталось… Я не хочу идти дальше, Роджер. Все прежние пути вели к тебе, а этот уводит прочь.

— Ты не знаешь наверняка. Никто не знает.

— Мне нужно сделать еще один шаг. Тот, который не хочу делать.

— Нити или ножницы, девочка?

Это ей, семнадцатилетней, позволено сомневаться, не ему. Роджер делал этот выбор не раз и не два за три тысячи лет. Он принял решение за долю секунды и впервые засомневался в нем. Но он не сомневался в Надежде.

— Нити или ножницы, девочка?

Она знала, какой ответ будет правильным, осталось лишь набраться смелости, чтобы его дать. Достаточно ли у нее мужества?

Пройдя сто дорог, разве нет?