Черная чаша

Козинец Людмила Петровна

Докия вскрикнула и сломя голову кинулась в провал, как в омут.

Очнулась, когда не стало сил бежать по нескончаемому коридору, ведущему от входа все глубже и глубже - может, и до самого сердца гор.

Она остановилась, перевела дыхание, положила руку на грудь, унимая острую боль. Казалось, что весь гулкий коридор наполнился грохотом от ударов крови в голове Докии.

Было темно, но глаза Докии, то ли привыкнув к темноте, то ли оттого, что на нервном подъеме обострилось зрение, различали близко сходившиеся скальные стены, нависающие над головой мощные глыбы. Неведомо, кто и когда вырубил в скале этот длинный прямой коридор.

А может быть, и не человеческими руками был создан ход.

Докия прислушалась. Было неправдоподобно тихо, только далеко впереди звенело что-то. Негромкий хрустальный звон, как первая мартовская капель... Докия сложила ладони лодочкой, поднесла ко рту и осторожно крикнула: "Э-гей!" Только эхо покатилось вдоль каменного коридора и умерло вдали. Страх подошел на мягких лапах, жутко взял за горло. Не удержалась Докия, села, где стояла, прямо на камень... А что ж сделаешь, не возвращаться же... Надо идти.

И пошла Докия по ведущему вниз ходу, пошла медленно, часто оборачиваясь назад. А что там увидишь? Каменный мрак.

Становилось светлее - будто стены мерцали золотым и красным. Свежее становился воздух. Это было странно, ведь подземелье уводило все ниже и ниже.

И нот наконец вступила Докия в огромную пещеру, где непостижимым образом было совсем светло. Высокий свод искрился нежной изморозью, летели сверху тяжелые капли, гулко разбивались в палевого свечения известковых вазах-сталагмитах. Прекрасные каменные цветы сверкали зернистым блеском, кварцевые и аметистовые друзы в стенах пещеры горели волшебной игрой граней. В зачарованной тишине остановилась Докия, ощутив всем своим существом: это - здесь. Она пришла.

Докия шарила взглядом, отыскивая то, зачем она пустилась в дальний и неверный путь. Внезапно обморочно подкатила жажда. Докия подставила ладони под летящие сверху капли, но горсть наполнялась слишком медленно. Тогда Докия зачерпнула из матово-белого кубка сталагмита, зацепив на дне какие-то круглые камешки. Докия вытащила и рассмотрела. Это были правильные, янтарно-желтые зернышки пещерного жемчуга. В них дрожали медовые огоньки, дымилось сияние полной луны. Докия разжала пальцы жемчужины без звука нырнули в известковое молоко.

Она напилась, встав на колени, припав губами к шершавому краю сталагмита. Пошла дальше, заглядывая во все закоулки пещеры.

И наконец увидела. Посреди этого зала подземных королей на невысоком постаменте из дикого камня стояла Черная Чаша.

Затаив дыхание, приблизилась к ней Докия. Чаша была велика - не поднять. Грубо вылепленный из темной глины сосуд чуть покосился на своем пьедестале. Через край тонкой плотной струйкой переливалась густо-смолистая жидкость. Долго смотрела Докия на эту струйку, судорожно сглатывая боль ненависти. Тоненький, но не иссякающий источник гиря и беды.

Осторожно поднялась к Чаше, заглянула в нее. Страха в душе Докии уже не было, поздно было бояться. Почти по край полна Чаша. Не покосилась бы, так и еще сколько-то времени терпели бы...

Докия наклонилась ниже. В непроницаемой глубине тяжелой, как кипящий битум, жидкости жило движение, лениво поднимались со дна Чаши пузыри, лопались на поверхности, словно кипела в сосуде вековечная людская обида. Алмазные синие струи ходили в кипении адского зелья.

И почудилось Докии, что видениями, призраками полнится Чаша. Увидела Докия зловещие столбы взрывов, а то будто взлетел из глубины самолет, развернулся, сорвался в роковое пике и

упал, вспыхнув нестерпимым огнем. И возникли в черной мгле дома, и начали рушиться - беззвучно и страшно. И какой-то человек кричал, закинув голову, разрывая на груди рубаху... и сверкающий нож вошел ему под сердце. Казалось, в самые зрачки Докии брызнула горячая кровь. Она не отшатнулась, только провела ладонью по лицу, словно утирая его. А черное зеркало булькающего варева осветилось изнутри солнечной красотой длинных волос девушки, которую Докия видела со спины. Девушка медленно оборачивалась. Губы Докии сами собой сложились в улыбку: почему-то показалось, что лицо девушки будет прекрасным. И вот она обернулась. Но вместо лица на Докию глянула отвратительная крысиная морда...

А потом и вовсе жутко поднялась из глубины Чаши рука в трупных фиолетовых пятнах, слепо зашарила в воздухе, будто пытаясь ухватить Докию. Пальцы руки скрючились, кусками отвалилась плоть, мертвым перламутром отпали ногти, прахом рассыпались кости... Не отшатнулась Докия. Бестрепетно смотрела она в Черную Чашу.

И вдруг увидела, как по блестящей черной поверхности поплыли белые туманные цветы... Белые капли падали откуда-то сверху и растекались на черном - сначала звездой, потом кометой... Докия подняла голову - откуда капли? И неожиданно догадалась: это промокла сорочка, это ее молоко падает в Черную Чашу. Докия зажала рукой грудь и отшатнулась: не дай, Господи, чтобы капли ее горького материнского молока вытеснили из Чаши капли чьего-то горя...

И спохватилась - что же она стоит? Надо же делать что-то, затем и пришла! Как остановить беду, как уничтожить черный исток? Как бы вычерпать Чашу, да хорошо бы до дна... А куда ж девать проклятую смолу? На землю горсть выбросить? Наклонить Чашу, вылить? Наверное, нельзя так, какая ж тогда разница - все равно горе по миру окажется. А что же - выпить ее, проклятую? Так не выпьешь же столько. А и выпьешь - снова наполнится...

И тогда только поняла Докия, что бессильна. Вот, дошла она, вот перед нею Чаша, а что сделаешь? Вразуми, Господи... Заломила руки Докия, упала на холодный камень.

Но тяжко падал черный ручей...

И сухими уже глазами посмотрела Докия на Чашу. А не довольно ли ей, проклятой, стоять здесь, копить горе да переливать его в светлый мир? А не довольно ли терпения людского, из которого - не из глины же!
– сделан этот сосуд скорбей? А не довольно ли жить и ждать неминуемой беды, когда перельется Чаша?

И встала Докия. Напрягая руки, скрипя зубами, двинула она Чашу с ее пьедестала. Уперлась плечом, собрала все силы... Выплеснулось чертово зелье, обожгло шею Докии. Но уже валилась набок Черная Чаша...

И разбила Докия Чашу. Разбила, уверившись почему-то, что права она, Докия. Разбила, не испугавшись, что не ручеек уж хлынет к людям, а вся Чаша разольется. Вся Чаша! Но больше ее не будет, проклятой!

Думала Докия, что своды пещеры рухнут на ее оглашенную голову. Но было тихо... Валялись вокруг осколки темной глины, медленным зловонным паром дышала лужа черной смолы...

Бережно, ногой проверяя каждый камень, спустилась Докия с пьедестала. И пошла себе прочь. Только мельком поглядела: что-то хрупнуло под стопой. Это был осколок Чаши. Только старый, очень старый осколок, глина крошилась. Наклонилась Докия, подняла потрескавшийся черепок. Вот оно что... Был, значит, человек, который давно когда-то разбил уже Чашу? Откуда же взялась другая?