Чёрная Дочь
Шрифт:
— Лигулу твою просят или кровь. Что хочешь, можешь дать ему. Вроде бы так.
— Хорошее начало. — Айсен нашла на теле петушиного ящера какой-то острый шип и, порезав ладонь, пустила себе лигулу. Ярко-голубая телесная жидкость, как летнее небо, заструилась по ладони. Она помазала ею клюв. Петух языком слеиал ее и вдруг громко и протяжно запел так, что зазвенели стекла у стоящих рядом повозок.
— И-ку-ку! Быть твой друг навсегда, — сказал он на ломанном языке и, склонив голову, уставился на нее ярко-голубым глазом. Второй петух стоял совершенно безразлично. Глаза его были рыжие, меланхоличные, да и шкура была более свислой. Скорее всего, он был либо старым, либо просто не интересующимся всем, кроме кормления. Да и того, он не затребовал у Файфеля, когда тот
— Раз вы уже подружились, — сказал Файфель, — сделайте-ка круг вдоль побережья и возвращайтесь. Я пока объеду вдоль фермы, посмотрю. Дикие козлупыри, говорят, снова повадились. Ходят сюда. Решетку ломают.
Айсен села в седло. Она хотела одеть на клюв петушиного ящера поводья, но тот дернул головой.
— Не надо одевать. Я подчиняться, слушаться тебя. Я хотеть быть твой друг. Ты делать меня свой друг?
Айсен впервые задумалась.
— Знаешь, у меня и друзей-то нет, — вдруг сказала она. — Ну, пожалуй, что только Хелен.
— Кто быть? — спросил петух. Она плавно покачивалась в седле. Он вышагивал, демонстративно ровно выступая узловатыми ногами, длинный, покрытой перьями хвост, гулял из стороны в сторону. Айсон только сейчас поняла, насколько петушинный ящер огромный. Больше, даже, чем грузовая повозка, толщина ноги была равна или даже превышала ширину ее бедер.
— Ну, это ангелоид. С детства меня знает. Немного постарше, чем я. Я ходить училась вместе с ней, пробовала рисовать. Мы в парке вместе с ней бывали. Знаешь, встретила там сегодня Соловья Развратника.
— Он тоже быть твой друг? — спросил петушинный ящер. Скорость его
движения постепенно нарастала. Такие огромные рептилии редко бросались с места вперед. Тем более было видно, что он выказывает своему всаднику уважение.
— Да, нет, просто странное создание. Думала, что птица оказалась габел.
— Габел? Срединный мир? — спросил петушинный ящер.
— Знаешь о срединном мире?
— Быть на задании два раза. Срединный мир. Очень больно стрелять, ноги отрывать. Потом хозяева выращивать новые ноги. Моя хотеть быть твой друг, ты соглашаться? — Снова спросил ящер.
— Да, да, наверное, но учти, я сама не очень хорошая подруга.
— Очень. Ты давать хороший кровь, хорошей лигула, — щелкнул клювом петушинный ящер. — Ты давать еще? Я показывать тебе то, что не показывать никому. Летать высоко.
У Айсен перехватило дух. Летать. Она давным-давно хотела подняться над землей, но и мать, и отец категорически запрещали ей это. Даже Хелен, которая обладала недюжинной силой и могла взлететь, держа в руках повозку, и та отказывала ей под предлогом того, что ее банально может стошнить с непривычки.
— Но ты хорошо давать мне лигула, — сказал петушинный ящер, взъерошил длинные перья по бокам.
— Ну, хорошо, — Айсен огляделась, рядом не было ни Файфеля, ни его угрюмого ящера с печальными оранжевыми глазами.
Она быстро сняла с пояса кинжал и проткнула себе плечо. Неумело, лезвие прошло сквозь руку и уперлась в лопатку, тут же нахлынула жгучая боль, однако тело Айсен, подготовленное к ощущениям боли, сразу же принялось зарачивать рану. Лигула заструилась мощным потоком, яркая, голубая, блестящая. Превозмогая боль, девушка собрала ее целую горсть и размазала по клюву рептилии.
— Больше, больше давать, — петушинный ящер перешел на бег, сначала не скорый, но все более нарастающий, он ударялся мощными ногами, удивительно плавно, как будто бежал по гигантскому ворсистому ковру, его хвост ходил из стороны в сторону практически на сто восемьдесят градусов. — Больше давать. Айсен три раза размазала свою лигулу по клюву рептилии, прежде чем она прекратила течь и рана стала затягиваться сама собой.
— Еще больше давать, — он распушил перья так, что по бокам его туловища уже торчало два пернатых шара.
Айсен
Который существует над ней и в ней, мысли, разговоры рыб под водой, громкое кваканье маленьких ящериц в ветвях, собачий лай, громкий стрекот диких поггов в норах, она слышала это все. Она понимала речь маленьких зверей, речь птиц, крики чаек, споры ворон на свалках, все это она могла осознать. Она слышала, как пауки плетут свою паутину в ветвях деревьев, а затем все стихло. Полет петушиного ящера закончился, он сложил невероятно огромные крылья,
так же внезапно, как их расправил, снова за его телом возник длинный змеиный хвост, снова он растопорщил перья и выставил вперед узловатую шею.
— Я быть твой друг, называть тебя свой друг, теперь я знать, ты дочь Кровавого Клыка, — он щелкнул своим клювом и громко закукорекал, Айсен понравилось прозвище, которое дал ей петух.
Оно напоминало сказочные имена, которые она читала из сказок фейского народа. Послы часто бывали у нее в доме, в основном это были сатиры или дриады, один раз это была молодая лесная эльфийка, она что-то долго доказывала Хлое, а та слушала с умным видом. После визита сатиров, у Айсен появились книжки про фейские сказки. Половина было нецензурными, похабными, везде были нарисованы сатиры, хватающие пониже спины всех кого можно, но другая половина сказок были умными, добрыми, в них феи разговаривали с животными, летали на спинах грифонов и поражали градом семян нечестивые каменные королевства с гадкими кастлингами закованными в доспехи. Айсен нравились эти истории, как нравились они и Вете, тогда наверное девочка и вбила себе в голову, что она наполовину феи. Нет, Айсен точно знала, что она змея, самая что ни на есть тварь и ей нравилось данное положение.