Черная камея

Райс Энн

«Маленький, – повторил я. – Почему все кругом называют меня маленьким?»

«Надо полагать потому, что ты такой высокий, – дружелюбно ответила она, – а еще потому, что у тебя такое невинное личико. Я как-то уже говорила тебе, что у меня на твой счет есть одна теория. Так вот, она оказалась абсолютно верной. Ты и узнал много, и подрос значительно. И то и другое просто великолепно».

«Значит, ты одобряешь меня».

«А разве могло быть иначе? – отозвалась она. – А теперь не спеша осмотри результат своих усилий».

Но мне трудно было отвести от нее взгляд. Однако я повиновался и увидел совершенно ошеломляющую

комнату. Белый мраморный пол был отполирован до блеска, и диваны, обтянутые темно-зеленым бархатом, которые привезли сюда издалека, смотрелись роскошно, как я и надеялся. Позолоченные торшеры, расставленные в многочисленных простенках между окон, отбрасывали свет на невероятно дерзкие золоченые балки. Перед диванами стояли низкие мраморные столики и выполненные в том же стиле греческие стулья с гнутыми спинками.

А потом я увидел ее письменный стол и кресло, такие же, как прежде, только чуть отполированы поярче, как мне показалось.

И новый камин, чугунная печь Франклина [27] огромных размеров, лишь с небольшой горсткой серого пепла на дне благодаря теплой погоде.

Винтовая лестница на второй этаж была тяжелой, бронзового литья, и тоже очень красивая. Под ней стоял единственный книжный шкаф в этой комнате – маленький, аккуратный, обильно украшенный резьбой, забитый до отказа тонкими книжками в мягких обложках.

27

Литая чугунная печь типа камина, изобретенная Б. Франклином. Была сконструирована таким образом, что потери тепла в трубе значительно сокращались. Ныне это название носит любой чугунный камин, в котором предусмотрены дополнительные ходы для обогрева помещения.

Здесь не было ни одной вещи, которая по праву не считалась бы красивой.

Даже чашка на ее столе была не чем иным, как золотым потиром, усыпанным драгоценными камнями. Вообще-то она больше походила на киворий, дарохранительницу, которую используют для облаток во время святого причастия.

«Так и было, – сказала Петрония, – прежде чем маленький воришка продал мне ее на улице Нового Орлеана. Чаша до сих пор священна, как ты думаешь?»

«Думаю, да», – ответил я, отметив про себя, что она прочитала мои мысли. Рядом с киворием я заметил две откупоренные бутылки красного вина.

«Это для тебя, Царь Тарквиний», – сказала она, жестом приглашая меня пройтись по комнате, что я и сделал.

«О, ты знаешь, откуда взялось мое имя, – сказал я. – Не многим это известно».

«В Древнем Риме жил такой царь, Тарквиний, – с улыбкой сказала она. – Он правил до образования республики».

«А ты думаешь, это реальное лицо или просто легенда?» – поинтересовался я.

«Реальное для древней поэзии, – ответила она, – и реальное для меня, потому как последние три года я очень часто о тебе думала. Ты отлично воплотил в жизнь мои фантазии. Я сама толком не знаю, почему так тоскую по этому отдаленному райскому уголку, но я действительно к нему прикипела, а ты восстановил мой маленький домик и сделал его ослепительным. Я покидаю другие дворцы, где пользуюсь не очень хорошей славой, и прихожу сюда, не ощущая потери комфорта. Удивительно, но твои люди приходят сюда ежедневно, чтобы прибраться. Они протирают

мрамор, а после полируют его. Они моют окна. Никак не ожидала такого внимания».

«Да, все это они делают по моему распоряжению. Но должен признаться, они считают, что у меня не варит котелок».

«Еще бы они считали по-другому, но это обычная цена за необузданную эксцентричность, а небольшая эксцентричность ничего не стоит, правда?»

«Не знаю, – ответил я, рассмеявшись. – Я пока для себя не решил».

На одном из диванов я заметил гору темного меха норки – покрывало, накидка, что-то вроде этого.

«На случай холодных ночей?» – спросил я.

«Ну да, – ответила она, – а еще для полетов. В облаках нестерпимо холодно».

«Так ты летаешь?» – спросил я, желая потянуть время.

«Конечно летаю, – ответила она невозмутимо. – Как, по-твоему, я иначе могла бы сюда добираться?»

Я рассмеялся, но не слишком громко. Идея представилась мне слишком абсурдной, чтобы ее поддерживать.

В эту минуту Петрония казалась мне невероятно красивой на фоне мягкого света от торшеров. Под мягкой бархатной туникой округло выступали ее груди, а великолепные босые ноги с золотым педикюром явно лишали меня покоя. Я все время пялился на них. У нее были маленькие ножки, что, по-моему, ей очень шло. Большой палец левой ноги она украсила золотым кольцом, проявив коварное кокетство.

Я вдруг полностью ощутил весь груз своего католического воздержания, продлившегося три с половиной года, тем более что в этой особе не было ничего искусственного, она казалась дикой от природы, подлинной.

Я также нашел притягательным тот факт, что теперь она как будто стала ниже ростом – это был уже не тот шестифутовый дьявол, набросившийся на меня в ванной и яростно угрожавший расправой, пока Гоблин ни закидал его осколками.

«Кстати о Гоблине, – сказала она самым любезным тоном, – я знаю, этот демон сейчас не с тобой. Какая потеря. Ты ждешь, что он скоро вернется и предложит тебе свою любовь как преданный пес, или думаешь, что он пропал навсегда?»

«Ты меня поражаешь, – признался я, – как это можно таким милым голоском произносить такие зловещие слова. Я не знаю, навсегда я его потерял или нет. Возможно, что и навсегда. Он мог найти себе другую душу, с которой у него больше общего. Я отдал ему восемнадцать лет своей жизни. Затем нас разъединило расстояние. Я больше не претендую на то, что понимаю его природу».

«Я вовсе не хотела, чтобы мои слова прозвучали зловеще, – сказала она. – По правде говоря – а я всегда люблю говорить правду, если предоставляется возможность, – я никак не ожидала, что ты окажешься сангвиником».

Я тогда не знал, что такое «сангвиник». Она подошла к столу, вынула пробку из бутылки и наполнила киворий.

«Три с половиной года несколько меня смягчили, – сказал я. – А вот я никак не ожидал, что ты пригласишь меня в дом. Наоборот, думал, ты станешь ревниво следовать своему ночному расписанию и дашь мне от ворот поворот».

«А зачем бы я это делала, как по-твоему? – спросила она, протягивая мне чашу. Тут я впервые заметил огромный сапфировый карбункул на ее пальце. – Да, примечательная вещица, – сказала она, когда я принял чашу. – Я сама вырезала портрет бога Марса. Когда-то меня избрали служить ему, только все это оказалось шуткой. Мне случалось быть жертвой очень многих шуток».