Черная камея
Шрифт:
Когда мы прибыли на место, толпа, собравшаяся на ночное бдение, была огромной. В открытых дверях стояла Пэтси, строго одетая во все черное – что меня поразило, ведь она обычно пропускала похороны, – и сразу было ясно, что она плакала.
Увидев меня, она помахала маленьким квадратиком сложенных листков.
– Копия ее завещания, – пояснила она дрожащим голосом. – Она давным-давно проинструктировала Грейди, чтобы тот не держал нас в неведении. Мне оставила предостаточно. Чертовски мило с ее стороны. У него и для тебя есть копия в кармане.
Я
Пэтси вышла на воздух покурить и, видимо, не хотела ни с кем разговаривать.
Жасмин, прелестно выглядевшая в своем синем костюме и неизменной блузе, совершенно выбилась из сил в конце трудного дня, когда ей одной пришлось выбирать и гроб, и склеп, и платье для тетушки Куин, так что сейчас она была близка к обмороку.
– Я привезла ее лак для ногтей, – повторила она мне раза три. – Они отлично потрудились. Я велела им стереть излишек румян, но в целом все хорошо. Отличная работа. Ты хочешь похоронить ее с жемчугом? Это ведь ее жемчуг, – вновь и вновь спрашивала Жасмин.
Я сказал «да».
Наконец Нэш забрал Жасмин и проводил ее к одному из многочисленных маленьких кресел, выстроенных вдоль стен главного зала. Большая Рамона сидела и плакала, а Клем, припарковав лимузин, тоже вошел в зал, стал рядом с матерью, и вид у него был чрезвычайно несчастный.
Терри Сью тоже плакала, держась за Томми, который все время всхлипывал. Мне хотелось утешить Томми, но я был сражен собственным горем и все время силился сдержать слезы, поэтому не мог подойти к нему. Тут же стояла Бриттани – бледненькая, несчастная.
Меня поразило, что на похороны пришла и Роуан Мэйфейр в отлично сшитом костюме, с обычной стрижкой, подчеркивавшей высокие скулы, а рядом с ней стоял Майкл Карри, у которого чуть сильнее пробивалась седина в кудрявых волосах. Оба почтительно поклонились мне, и я, ответив на их поклон, сразу отошел в сторону, испугавшись, что они сразу меня раскусят. Со стороны выглядело, будто я слишком убит горем, чтобы разговаривать, – впрочем, так оно и было.
Мне предстояло подойти к гробу – от этого никуда не деться. Я должен был заглянуть в него. Просто должен был. И я исполнил свой долг.
Там в атласном великолепии лежала тетушка Куин с нитками жемчуга, закрывавшими грудь, и большой прямоугольной камеей у горла, которой я никогда не видел в ее коллекции и которую в первую секунду не узнал. Потом я вспомнил. Именно эту камею я видел на Петронии. Она была с этой камеей, когда в последний раз я разговаривал с ней в Хижине Отшельника. И когда я в последний раз виделся с ней в Неаполе.
Но как эта камея попала сюда? Мне нужно было только поднять глаза, чтобы увидеть. В ногах покойной стояла Петрония, в темно-синем костюме, с убранными на затылок пышными волосами, очень печальная и одинокая. Через какое-то мгновение, не успел я моргнуть, как она оказалась рядом
– Так ты сможешь сохранить ее сокровище, – добавила она, – и в то же время знать, что она была похоронена с вещью, достойной ее, с вещью, которой она бы восхитилась.
– Очень хорошо, – только и сказал я.
После этого Петрония исчезла. Я знал это, даже не глядя в ее сторону. Я просто почувствовал. А еще мне показалось странным, когда я увидел Петронию среди стольких смертных, и я ощутил в себе новую уверенность в умении незаметно растворяться в толпе, но все эти чувства заглушило горе, когда я взглянул на свою любимую тетушку Куин.
В то, что Лониган знает свое дело, никто не сомневался, но сейчас он превзошел самого себя, сумев придать тетушке Куин приятное, почти веселое выражение. Казалось, она сейчас улыбнется. Ее седые волосы обрамляли лицо идеальными мягкими кольцами. Едва заметный румянец на щеках и коралловая помада были подобраны идеально. Тетушка была бы очень рада, если бы видела, как все выполнено. Разумеется, Жасмин помогала. Но Лониган создал шедевр – видимо, щедрость тетушки Куин придала ему вдохновения.
Прелестно смотрелись и бледно-розовое платье и жемчуга, выбранные Жасмин, и четки в руках тетушки – те самые хрустальные четки с ее первого причастия, которые она возила с собой по всему миру.
Я был так убит горем, что не мог ни двигаться, ни говорить. От отчаяния я пожалел, что Петрония не задержалась подольше, и невольно уставился на большую прямоугольную камею с ее миниатюрными мифологическими фигурками – Геба, Зевс, поднятая чаша – и глаза мои налились кровавыми слезами. Я принялся яростно их промокать льняным платком.
Я быстро отошел от гроба, пробрался сквозь людскую толпу в залах и покинул здание. Вечер был жаркий. Я остановился в одиночестве на углу и взглянул на звезды. Ничто не могло смягчить моего горя. Я знал это. Отныне я буду нести его с собой до тех пор, пока то существо, которым я теперь являюсь, не рассыплется на составные элементы, до тех пор, пока Квинн Блэквуд не превратится в кого-то или во что-то другое.
Но одиночество длилось всего несколько секунд. Подошла Жасмин и сказала, что очень многие хотят выразить свое соболезнование, но не решаются из-за того, что я кажусь таким расстроенным.
– Я не могу с ними говорить, Жасмин, ты должна это сделать за меня, – сказал я. – А мне нужно сейчас уйти. Я знаю, это кажется жестоким, и ты, наверное, посчитаешь меня трусом, но я должен так поступить.
– Это из-за Гоблина? – спросила она.
– Да, из-за страха перед ним, – ответил я, слегка солгав, скорее всего, чтобы утешить ее, чем прикрыть свой собственный стыд. – Когда состоится месса? Погребение?
– Мессу отслужат завтра, в восемь вечера, в церкви Успения Богоматери, а оттуда мы отправимся на кладбище Метэри.