Черная кошка в темной комнате
Шрифт:
— Долго ехать? — нарушила она молчание.
— Как пробки.
— Да, пробки — это беда, — согласилась Валентина.
— Душа ни к чему не лежит, — пожаловался Мамонов. — Уж как я грезил об открытии торгового центра! Возился с ним, как с ребенком! А радости нет. Сплошные разочарования. Так и бывает: ожидание приятнее самого праздника. Это как под Новый год. Знаешь это, и все равно — пока ждешь, радуешься. Надеешься, что все переменится к лучшему. А становится еще хуже, чем было. Теперь у меня есть торговый центр, а чувствую себя нищим. Душа пуста. Ничего
— Я и не знала, что это твой торговый центр. Еще когда он строился, радовалась: ну и молодец тот, кто его замыслил!
— Ты и в самом деле так думала? — покосился на нее Мамонов.
— Да. И решила непременно арендовать в новом центре торговый павильон.
— Правильно, — похвалил он. — И без мужика потянула. Квартиру, аренду.
Вновь замолчали.
— А этот твой… хм-м-м… работник банка никогда не упоминал о моей жене?
— Нет. Я бы сразу насторожилась. Эльза — имя редкое.
— Как же ты так попалась? Он тебе врал как сивый мерин, а ты верила! Вроде неглупая женщина. Руководящий работник.
— Бывает, — коротко сказала она. А потом вдруг разговорилась: — Мы и знакомы-то были полтора месяца.
— А уже жених! — съязвил Мамонов.
— А сам? Женился на Эльзе через месяц после того, как познакомились!
— Бывает.
Улыбнулись. Разговорились. Проще и быстрее люди сходятся на почве общих интересов. Оказалось, что у Силы Мамонова и Валентины Сысоевой много общего. Им нравились одни и те же вещи, одни и те же фильмы, книги, и находились они сейчас в одинаково затруднительной ситуации. И общаться им было легко. Понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова. Стоило только начать разговор. Не случись объединяющего их несчастья, взаимная симпатия так и осталась бы просто симпатией. Теперь же они чувствовали потребность друг в друге. Потребность общаться, ободрять, поддерживать надежду на благополучный исход. И напряжение между ними исчезло. За разговором доехали быстро.
— Это твоя дача? — спросила Валентина, когда джип остановился у ворот.
— Что, не впечатляет? — осведомился Сила Игнатьевич, выпрыгивая из машины.
— Отчего же? Здесь хорошо. Место тихое. Я суеты не люблю. За городом надо отдыхать. Я как лес увижу, вспоминаю родную деревню. — Она вышла из машины.
— Ты что, тоже деревенская?
— Из маленького провинциального городка. Но лето всегда проводила в деревне у бабушки. Пионерлагерей не любила, не ездила туда.
— Да-а… В деревне — раздолье! — с сожалением сказал Мамонов и побрел открывать ворота.
Только он вошел на участок — на крыльце появилась золовка. Открыла рот от удивления:
— Сила! Ты приехал?
— По-твоему, я должен прятаться? — буркнул Мамонов. — А где твоя мать?
— В морге. Надо забрать тело сестры. Сегодня похороны.
— Значит, я вовремя. Куда она ее повезет?
— В московскую квартиру.
— А ты, значит, меня поджидаешь? — Мамонов усмехнулся. — Беги, звони. Докладывай. Впрочем, я сам. Только машину на участок загоню. А хотя… Зачем?
Он достал
— Да? Але? — раздался в трубке ее удивленный голос.
— Роза Марципановна, это я.
— А! Сила! Объявился наконец!
— Я и не собирался прятаться. Я хотел насчет денег…
— Денег?
— На похороны.
— У Эльзы были кое-какие сбережения. Я их нашла.
«Кто бы сомневался!» — хотелось съязвить ему, но он удержался. Не тот сегодня день.
Она тоже была сдержанной.
— Вынос тела через два часа, — услышал Мамонов.
— Я успею. Извините, — добавил, кашлянув.
Пауза. Похоже, она недоумевала. Не дождавшись ответа, Сила Игнатьевич сказал:
— Я сам должен был это сделать. Заняться организацией похорон.
— Ничего. Я справилась.
— Я это знал.
Вновь пауза.
— Ну, так я приеду, — осторожно сказал Мамонов и дал отбой.
Из калитки вышла Валентина, направилась к нему.
— В чем дело? Почему не заезжаем? Мне что делать, Сила?
— Кто это? — Анхен открыла рот.
— Подруга Эльзы. Собирайся.
— Собираться?
— Ну, раз я сдался, зачем тебе здесь оставаться? Поехали на похороны. У тебя пять минут.
— Вообще-то за мной должны заехать. — Золовка хихикнула, прикрыв ладошкой рот.
— Заехать? Кто? Роза Марципановна на такси?
— Моисей Соломонович обещали, — благоговейно выговорила Анхен.
— Что за чушь! — рассердился Мамонов. — Врешь ты все!
— Я не вру! — Та надулась. — Как бы я пропустила похороны собственной сестры?
— Чтобы Моисей… Ну ладно. Поверю. Кстати… Почему я не вижу собак?
— Белка сдохла, а Дружок заболел! — бодро отрапортовала Анхен.
— То есть… как это? Как это сдохла?!
— Я еще не успела ее закопать. Она сегодня поутру сдохла. Надо у мамы спросить: куда ее? Здесь или…
— За собаками не уследили! Эх вы! Тлюстенхабли! А ну пусти! — Мамонов взлетел на крыльцо, оттолкнул Анхен и ринулся в дом.
Как-ее-там лежала в холле, у миски с нетронутой едой.
— Эй! — тихонько позвал Мамонов. — Как тебя там? Белка, Белка! Ты что это задумала? Белка! А ну…
На его голос из гостиной медленно вышел Дружок. Он с трудом передвигал огромные лапищи, его печальные глаза слезились. Ротвейлер лег рядом с окоченевшей белой собачкой, положил морду на лапы, закрыл глаза и замер.
— Эй! Ты что! — испугался Мамонов. — Дружок! Ты-то меня не бросай!
Ротвейлер никак не отреагировал, даже не пошевелился. И такая тоска вдруг охватила Мамонова! Такая тоска! Сила Игнатьевич сел на пол, возле собак, и вдруг заплакал. Он плакал впервые в жизни — над сдохшей белой псиной, которую ненавидел, пока она была жива. И так же страстно он ненавидел ее хозяйку. Ему всегда казалось, что уйди они обе из его жизни — и будет счастье. А теперь он плакал, вместо того чтобы радоваться, и чувствовал, как в нем что-то меняется. Он был болен и измучен. И хотел теперь только одного: покоя. Хотел, чтобы все поскорее закончилось.