Черная линия
Шрифт:
Он почти бежал к башне. По мере приближения она все росла, закрывала собой горизонт. В ее тени он потерялся, как Иона в чреве кита.
Он толкнул первую, стеклянную дверь и тихо выругался. Он не знал кода, чтобы пройти во вторую дверь. Пришлось ждать, потеть, ходить кругами по тамбуру, пока не появился какой-то старый китаец.
В вестибюле он чуть было не заорал во все горло, увидев почтовые ящики, занимавшие целую стену. Он заставил себя проявить терпение и стал методично читать все имена, ряд за рядом, начиная слева. В середине четвертого ряда он нашел того, кого искал: двенадцатый
Он вызвал первый из четырех лифтов, но оказалось, что он останавливается только на нечетных этажах. Он нажал на другую кнопку. Опять невезуха: этот поднимался сразу на двадцатый этаж.
Какая-то адская башня. Наконец Марк нашел правильный лифт и вошел в него.
Двенадцатый этаж. Марк шел по коридорам, рассматривая совершенно одинаковые красные двери. Номера были написаны наверху справа: 12236… 12237… 12238. Марк оперся рукой на притолоку, чтобы перевести дух. Потом позвонил.
Ответа не последовало.
Он приложил ухо к двери. Ни звука. Он позвонил еще раз. Может быть, он застал его в разгар «промывания»? Резкий спазм сдавил горло. Он постучал в дверь кулаком, потом уставился на замок. Простая цилиндровая модель.
Он положил руку на уровень задвижки и надавил. Косяк поддался: не заперто. Марк вытащил из кармана простую визитную карточку и просунул ее под язычок замка. Одновременно он надавил на дверь плечом и приподнял ее с петель. Замок открылся.
И тут же ему в нос ударил специфический запах.
Смесь пищи и металла.
Кровь.
Он подумал о гемодиализе. Он представлял себе, в чем суть этой процедуры: очистка крови больного путем пропускания ее через несколько фильтров. Если Ален делает это сегодня, не удивительно, что в квартире так воняет. Однако страх не проходил. Он вошел в прихожую. Сердце отбивало четкий ритм, все громче и громче, как в «Болеро» Равеля.
Он увидел маленькую, похожую на кукольную гостиную. Полосатые обои. Диван с обивкой в цветочек, низенький столик, безделушки в горке. Книги в одинаковых обложках, явно приобретенные по почте. Он пошел по коридору. Налево — кухня. Направо — спальня. Все пусто. В глубине, через полуоткрытую дверь, виден белый кафель: ванная комната.
Теперь запах приобрел остроту свежей краски.
Все датчики его чувств словно вспыхнули ярко-красным светом.
Он кончиками пальцев толкнул дверь, и тут ему пришлось прислониться к стене.
Да, Ален действительно делал сегодня свой диализ.
Но ему основательно помогли провести эту процедуру.
Голый вьетнамец был привязан к медицинскому креслу бельевой веревкой и телевизионным кабелем. Тут же находилось все необходимое оборудование — длинный шланг, кварцевые счетчики и два насоса: аппарат для фильтрации крови.
Шланг, выходивший из вены у сгиба локтя вьетнамца, перерезали и отвели к сосудам, стоявшим у его ног, словно собираясь наполнить их. Бутылки из-под соевого соуса. Из-под кисло-сладкого соуса. Из-под минеральной воды. Все они были наполнены до краев блестящей вязкой кровью.
Марк отступил в угол, выложенный кафелем.
Ему придется серьезно пересмотреть свои планы.
Потому что Жак Реверди уже в Париже.
Он представил себе, что тут происходило.
Но Реверди сделал и кое-что похуже.
Получив ответы на свои вопросы, он засунул шланг в горло Алена, вынудив того пить собственную кровь. Почтовый служащий захлебнулся ею. Еще свежая кровь вытекала у него изо рта, из носа, из ушей. Голова раздулась, щеки вот-вот лопнут, виски набухли.
Подойдя поближе, Марк понял, что аппарат все еще работает: последние граммы крови, подгоняемые давлением, проникали в мозг Алена. Его лицо могло взорваться в любой момент.
Марка поражало, что он еще способен четко мыслить. Если он еще стоял на ногах, то только потому, что время поджимало. Что мог рассказать вьетнамец? Да почти ничего, разве что за письмами для Элизабет Бремен приходил мужчина. А что касается всего остального, Ален знал только имя Марка. Он всего раз попросил его паспорт, когда составлял «договор о переадресации» восемь месяцев назад. Сомнительно, что он хоть что-нибудь запомнил.
Значит, у Марка появилась отсрочка. Он осторожно попятился, пытаясь вспомнить, не трогал ли он тут чего-нибудь. Нет. Старый рефлекс взломщика — никогда не оставлять следов.
На пороге ванной он подумал, что следовало бы выключить аппарат, чтобы избавить Алена от последнего надругательства. Он вернулся было обратно, но, увидев многочисленные кнопки, замер на месте. Он понятия не имел, как работает система, и при мысли о том, что он может сделать что-то ужасное — например, повысить давление, вызвав тем самым взрыв черепа, — предпочел отказаться от своего намерения.
Пройдя через гостиную, он открыл входную дверь, натянув рукав на ладонь, и выглянул на площадку: никого. Прежде чем сбежать, он попытался вспомнить молитву — хотя бы несколько слов, — чтобы попросить прощения у Алена.
И не сумел.
Он ушел, оставив вьетнамца на милость его давления.
77
Из осторожности он спустился на один этаж по лестнице. На одиннадцатом этаже вызвал лифт и, зайдя в кабину, рухнул на пол. Он скорчился в углу, прижавшись спиной к железной стенке, и расплакался. Он пропал и практически уже мертв, он знал это. Он даже не пытался представить себе, какие страдания его ждут.
На пятом этаже двери открылись. Марк еле-еле успел вскочить на ноги. Вошли два подростка-китайца, они смеялись и курили. Марк прижался к задней стенке, пытаясь сдержать всхлипывания и не дышать. На нижнем этаже мальчишки вышли, даже не взглянув на него. Он подождал, пока двери не закрылись. Лифт спустился еще ниже. Оказалось, что в этой гигантской башне было два нижних этажа.
Когда двери открылись снова, он оказался в торговой галерее, выходившей в открытый сад. Он сделал несколько шагов и вытаращил глаза. Всего один этаж — и вот он уже в Гонконге или в Пекине. Вокруг мелькали только китайские лица. Все говорили по-китайски. На красных, синих, желтых неоновых вывесках плясали иероглифы. В воздухе плавали запахи пищи, приправленной чесноком и соей.