Черная Луна
Шрифт:
«Получается, меня вербанули чеченцы. Я привлек своего старого агента Лену Хальзину, она вывела на Волошина. Прогноз ЧС плюс мои оперативные знания и опыт, в результате имеем многоходовую операцию. Гениально! — Он прислушался к тишине за дверью. — Хватит мудрить. Через час тебя накачают наркотой и положат в койку до лучших времен. Барышников намекал на всероссийский розыск. Что ж, посмотрим, кто в прятки лучше играет!»
Он бесшумно подошел к окну. Первый этаж, а решеток нет.
Ветер гонял в тупике двора старую газету. Противоположное
Белов выдернул шпингалет, осторожно открыл окно. Затаился. Через двор, цокая каблучками, пробежала девушка, прижимая к груди стопку папок. Исчезла за дверью.
Белов наскоро перекрестился, шагнул на стол, с него на подоконник, выдохнув, рухнул вниз. В три прыжка оказался у двери, рывком распахнул. Переступая за порог в полумрак коридора, бросил взгляд через плечо. Ни распахнутых окон, ни удивленных лиц, прилипших к стеклу, не заметил.
Он попал в чужое управление, но и здесь все еще был своим. В слегка помятом пиджаке, съехавшем на сторону галстуке и с серым от кабинетного сидения лицом, он ничем не выделялся от встреченных в коридоре сослуживцев.
На выходе удалось попасть в стайку сотрудников, резво бегущих по неотложным делам. Прапор на посту едва успевал пробегать глазами по протянутым удостоверениям.
Белов прошмыгнул в тяжелые двери, зажмурился от солнечного света.
«Вход — рубль, выход — два», — вспомнил он старую шутку.
Ему удалось выскользнуть бесплатно.
Машиной Белов воспользоваться не решился. Еще утром ее пригнали гаишники, спасибо Барышникову, и оставили на стоянке возле управления. Но вокруг нее уже наверняка толпилась «наружка». Пришлось идти пешком.
Телохранители
Подседерцев развернул кресло, стоило Барышникову войти в кабинет.
— Ну? — Подседерцев прищурил уставшие от яркого солнца глаза, все это время просидел, разглядывая белые облака в небе.
Барышников вытащил из кармана связку ключей.
— Не стой на пороге, Михаил Семенович. — Подседерцев указал на пустующее кресло Белова. — Садись, командуй.
Барышников тяжело засопел, сел в кресло у приставного столика напротив Подседерцева. Бросил на стол связку ключей.
— Приказ об отстранении Белова от руководства уже подписан. Сейчас принесут из секретариата. — Подседерцев ткнул пальцем в насупившегося Барышникова. — Ты и доведешь приказ операм. Как правопреемник.
Барышников кивнул, придвинул к себе пепельницу. Закурил. Невидящим взглядом уставился в окно.
— В виновность Белова я не верю, — выдавил он и глубоко затянулся сигаретой.
— А у нас, чтобы ты знал, виновным признает только суд, — усмехнулся Подседерцев.
— Угу. До него еще дожить надо.
— Где бумага?
— У Белова осталась. — Барышников сосредоточенно разглядывал горящий кончик сигареты. — Между прочим, Димка рапорт под диктовку писал или как?
— Или как. —
— Сучара, — обронил Барышников, стряхнув пепел. — И что это вам дало?
— Ничего, если не считать, что Белов, как мне доложили, уже выскочил через седьмой подъезд. Сейчас кружит, как заяц, в районе Чистых прудов. Что у него там, не знаешь?
Барышников отрицательно покрутил головой.
— Ну и хрен с ним. — Подседерцев пробарабанил по столешнице. — Хватит о нем, давай о тебе. Какие дальнейшие планы?
Барышников раздавил в пепельнице сигарету, поморщившись, сплюнул прилипшую к губе табачинку. Кряхтя, перебрался в кресло Белова, наклонился под стол, стал возиться с чайником.
— Тошно мне что-то. Кофе хочу, — пробурчал он, выставив на стол банку. Не желаете?
— Слушай, Барышников! — Подседерцев толкнул кресло к столу. — Ты кончай мне тут из себя целку изображать. Оскорбили его в лучших чувствах, понимаешь! А где твои чувства были, когда ты мне на Белова стучал?
— У нас все стучат, — усмехнулся Барышников. — Попробуй без этого. Только я не думал, что пасу особо опасного государственного преступника. Для этого надо обладать фантазией Рожухина. Гнали бы вы его, пока не поздно. Сегодня Белова обосрал, завтра — вас.
Подседерцев только еще больше набычил голову.
— Барышников, ты такого Казарина помнишь?
— Что-то знакомое.
— Был такой опер в конце семидесятых. Белов его знал. Когда его соседа по кабинету арестовали за работу на англичан, Казарин так расчувствовался, что через три дня прямо в кабинете застрелился из табельного пистолета. Записку оставил, что не может себе простить, что прозевал врага. — Подседерцев ткнул пальцем в Барышникова. — А ты для этого слишком толстокожий. И нехрен тут из себя изображать… Вспугнул Белова, спасибо тебе. Вот и сидишь теперь в его кресле.
— Где показания Волошина и Хальзиной, что Белов крутил с ними операцию? Где информация из чеченской диаспоры о вербовке Белова? Где концы от Белова к пяти трупам в коллекторе на Бронной? — Барышников с трудом перевел дыхание. Фуфло все, пока нет данных.
— А что же он стреканул, как заяц? — зло прищурился Подседерцев.
Щелкнул закипевший чайник. Барышников, тяжело сопя, завозился с чашками. Кипяток плеснул в обе. Одну придвинул к Подседерцеву.
— У нас три фугаса под задницей, а мы херней страдаем, — покачал головой Барышников.
— Нет, Михаил Семенович. Я бы сказал не так. — Подседерцев не спускал взгляда с раскрасневшегося лица Барышникова. — Они нам ствол ко лбу приставили. Ждут, когда мы сами на колени встанем. Поэтому и первый фугас почти на виду бросили. А остальные заложили так, что нашли быстро, а взять не можем. Давят страхом, сволочи. Вот он — террор!
— Если они рассчитывали, что мы друг друга от страха жрать начнем, то своего уже добились. — Барышников отхлебнул из своей кружки. — Или я не прав, Борис Михайлович?