Черная мантия

Бреннан Джозеф Пейн

Увидев Старину Гауза, входившего в полицейское управление Клинтон-Сентер, начальник полиции Майлс Андербек Опустился на стул и тяжело вздохнул. Сегодня утром дел у него было невпроворот, а Старина Гауз конечно же явился сюда справиться о своей чертовой корове, которая где-то бродит.

Старый чудак, однако, принес пугающую новость. Он заявил, что на этот раз пропал Руперт Барнаби. Гауз настаивал на том, что тот ушел вчера вечером на болото и до сих пор о нем ни слуху ни духу.

И все же, когда начальник стал расспрашивать его об этом подробнее, Гауз согласился

с тем, что не может поклясться, будто Барнаби вообще не возвращался. Особенно если допустить, что тот вернулся рано утром и снова ушел — еще до того, как появился Гауз.

Однако Старина Гауз, не сводя с Андербека возмущенных глаз, покачал головой:

— Говорю вам, не возвращался он вовсе! Собака — та знает. Слышали б вы, как она выла — как по покойнику. Так вот что я вам скажу — кто уволок мою Сару, тот прикончил и Барнаби прошлой ночью на болоте!

Но начальника полиции не так-то легко было пронять. Волнение Гауза лишь раздражало его.

Несколько грубовато Андербек пообещал заняться этим делом, если к вечеру Барнаби все же не вернется. Он напомнил Гаузу, что охотник знаком со здешним болотом лучше, чем кто-либо другой. И уж кто-кто, а Барнаби сумеет о себе позаботиться. И вероятно, Барнаби просто-напросто отослал собаку домой, а сам отправился после охоты в другое место. Так что к ужину он, возможно, придет домой.

Помрачнев, Старина Гауз недоверчиво покачал головой. Заявив на прощание, что скоро они увидят, кто прав, он покинул участок.

День склонялся к вечеру, а Руперт Барнаби так и не показывался. В шесть часов Старина Гауз с хмурым видом переступил порог «Короны», отнюдь не первоклассной гостиницы Клинтон-Сентер, и снял комнату. В семь часов по распоряжению начальника полиции к жилищу Барнаби отправилась машина с полицейским патрулем. Андербек ожидал ее возвращения, нетерпеливо постукивая по столу и равнодушно тасуя стопку рапортов по сегодняшнему дню.

Машина вернулась около восьми.

— Там никого нет, сэр, — доложил сержант Граймс. — На двери замок. Мы осмотрели двор. Но там была только его собака. Завыла и убежала, будто сам дьявол гнался за ней по пятам!

Андербек встревожился. Если Барнаби и в самом деле пропал, следовало тут же объявить розыск. Но уже смеркалось, а некоторые участки Уортонской топи были практически непроходимы даже днем. Кроме того, кто поручится за то, что Барнаби не отправился, к примеру, в соседний Стантонвилл навестить какого-нибудь закадычного дружка и не заночевал там.

К девяти часам Андербек решил не предпринимать до утра никаких действий. Потому что искать сейчас на болоте было бы бесполезно. Да и опасно. А к утру, если Барнаби не объявится и не будет замечен где-то в другом месте, можно приступать к прочесыванию болота.

Приняв решение, Андербек стал вскоре собираться домой, когда узнал еще об одном тревожном событии.

Незадолго до половины десятого у полицейского участка резко затормозила машина. В здание торопливо вошел пожилой мужчина, поддерживая за руку всхлипывающую молодую девушку. Юбка и чулки на ней были изорваны, лицо расцарапано.

Заботливо

усадив ее на стул, мужчина повернулся к Андербеку и другим полицейским, обступившим обоих:

— Подобрал ее на дороге неподалеку от Уортоне — кой топи. Кричала что было мочи! — Он потер лоб. — Она бежала прямо перед моей машиной. Ей повезло, что я не наехал на нее. От страха она так обезумела, что сначала я никак не мог разобрать, о чем она мне толкует. Похоже, кто-то выпрыгнул из кустов на болоте и схватил ее дружка. Так что усадил я ее в машину и, боюсь, превысил скорость, пока добирался сюда.

Андербек внимательно смотрел на мужчину. Похоже, тот сам пережил сильное потрясение и, очевидно, не врал. Андербек повернулся к девушке. Его мягкий голос постепенно успокоил ее, и та смогла наконец изложить свою историю.

Ее звали Долорес Релл, и она жила в соседнем Стантонвилле. Рано вечером она поехала покататься на машине со своим женихом Джейсоном Букмейстом из Клинтон-Сентер. Они ехали по дороге вдоль Уортонской топи, и она сказала, что сейчас болото выглядит так романтично под лунным светом. Джейсон остановил машину, и они вдоволь полюбовались пейзажем. А потом он предложил «прогуляться немного под луной», поскольку вечер теплый, и это было бы так здорово.

Долорес совсем не хотелось выходить из машины, но в конце концов он уговорил ее пройтись под деревьями по самому краю болота, где земля не вязнет. Отойдя от машины ярдов на двадцать, Долорес почувствовала неприятный запах и предложила вернуться. Но Джейсон стал уверять ее, что она все выдумывает и настоял на том, чтобы продолжить прогулку. Дальше деревья росли гуще, и им пришлось идти гуськом. Джейсон шел впереди.

И вдруг они услышали в кустах странный шорох, будто кто-то подкрадывался к ним. Джейсон успокоил ее и сказал, что пугаться нечего, так как, скорее всего, это просто чья-то корова. Но шорох приближался ужасно быстро. И это была не корова, так как та шумела бы совсем по-другому.

А потом… потом Джейсон обернулся с криком ужаса и велел ей бежать прочь. В это мгновение девушка увидела в бледном свете луны, как из-за деревьев на них метнулось какое-то чудовище. От страха она даже не могла пошевелиться, но потом все-таки побежала. Ей казалось, будто Джейсон бежит следом за ней, но не была в этом уверена. Одно она знала наверняка: как только она побежала, то услышала за спиной его крик.

Она оглянулась…

Тут Долорес разразилась слезами, и прошло несколько минут, прежде чем она смогла продолжить свой рассказ.

Девушка с трудом подбирала слова, чтобы описать увиденное ею. Та тварь, в один миг промелькнув перед ее глазами, обрушилась на Джейсона сверху и схватила его. Девушка видела только его искаженное мукой лицо и часть руки, прижатой к земле. О самой твари девушка смогла сказать только то, что существо не имело какой-то определенной формы, что оно — черное и что это зверь, а может, и не совсем зверь. Существо воплощало в себе весь тот неописуемый, безграничный ужас, от которого она содрогалась в детстве, когда ночью оставалась в детской одна.