Черная месса

О' Нил Джерард

Джеремайя Т. О’Салливан, все еще занимавший пост шефа ударной группы по борьбе с организованной преступностью, повел себя агрессивно. «Я на это не поведусь», – рявкнул он, когда спросили его мнение о предположении, что Балджер – информант ФБР. А затем обрушился на копов, что соглашались на беседы с репортерами. «Вокруг полно людей с синими мигалками и пушками, и они получают неплохую зарплату. Да только мало кто из них занимается делом, зато сеют распри, пакостничают и постоянно чем-то недовольны».

Лер мог наткнуться на Коннолли на улице, и Каллен разговаривал с Коннолли на разные темы, но репортеры точно знали, что в своем расследовании от него помощи не дождутся. Коннолли как раз был из тех агентов

ФБР, на которых жаловались другие копы.

Так что в мае 1988 года О’Нил позвонил инспектору ФБР Джону Моррису. Эти двое познакомились, когда «Глоуб» готовил серию статей о прослушке дома номер 98 по Принс-стрит.

Моррис ответил на звонок О’Нила, но резко отверг осторожное предположение о том, что Балджер – осведомитель ФБР. Моррис согласился на встречу за ленчем. О’Нил рассказал ему о проекте о братьях Балджер и сообщил, что хочет услышать от Морриса кое-какую информацию, словом, то, что репортеры называют «колоритом», о жизни Уайти в преступном мире Бостона.

О’Нил и Моррис встретились в июне в «Венеции», ресторане с видом на Дорчестер-Бей. Моррис явился в строгом костюме и вроде бы даже обрадовался, увидев О’Нила. Они немного поболтали ни о чем, а затем О’Нил снова затронул тему сотрудничества Балджера с бюро. «Ты даже не представляешь, насколько он может быть опасен», – сказал Моррис. Казалось, он пришел на ленч в ожидании этого момента. Балджер конечно осведомитель, внезапно объявил Моррис, и эта сделка стала ужасным бременем; он боится, что это все кончится плохо. Слова хлынули потоком, перегоняя друг друга. Коннолли и Балджер близки, вероятно, очень близки. Бывало для него и Коннолли, объяснял Моррис, устраивались обеды в доме матери партнера Балджера. Однажды на один из пиров, что приготовила миссис Флемми, явился даже Билли Балджер. (Это было в другой раз, не та встреча, на которой присутствовал Джим Ринг.) «И там были мы все – по одну сторону стола оба брата, по другую – два агента ФБР».

О’Нил сидел ошеломленный. Ни он, ни Моррис не замечали ничего вокруг. О’Нил надеялся получить подтверждение своих предположений, а услышал исповедь. Инспектор ФБР выглядел изнуренным, был мертвенно-бледен, из него словно выпустили весь воздух. Будто внутри что-то сломалось. Они закончили ленч, перемежая пустую болтовню новыми и новыми упоминаниями о Балджере. Моррис открыто беспокоился, как «Глоуб» использует эту информацию, и предупреждал о последствиях раскрытия источника сведений – об опасности, ожидающей в этом случае Балджера, его самого и репортеров «Глоуб».

О’Нил сказал, что пока не знает, что из этого выйдет. Но оба они понимали – что-то произошло, что-то очень важное. Это был тот редкий случай, когда информация провоцирует события, что приводит к изменениям в той истории города, которая известна его жителям, и в конечном итоге одну версию истории заменяет другая, более полная и правдивая.

Незнакомый с репортерами, Моррис тем не менее узнал о проекте «Глоуб» еще до того, как ему позвонил О’Нил. Коннолли сообщил Моррису, что Билли Балджер, президент сената, согласился на сотрудничество и дает интервью о своей жизни в Саути. Но Коннолли испытывал определенные опасения по поводу направления расследования журналистов: до него дошли слухи, что «Глоуб» интересуется Уайти и ФБР. Коннолли предложил – раз Моррис знаком с О’Нилом лучше прочих агентов ФБР, он должен позвонить и направить его в нужную им сторону, отвлекая от «горячих точек». Коннолли, вспоминал Моррис, «просил войти с О’Нилом в контакт, попытаться выяснить, к чему могут привести эти публикации, и направить его в нужное русло».

Решение инспектора подтвердить информацию из репортажей «Глоуб» вряд ли можно назвать благородным. «Я думал в первую очередь о собственной шкуре, – признавался он. – Пытался смягчить удар по

моей карьере». По его расчетам, «сдать» Балджера означало предложить новое решение. Гласность могла остановить ФБР и в конечном итоге привести к прекращению контактов с двумя осведомителями. Если бы это произошло, его собственные преступления – «то, что я принимал деньги, подарки, а в ответ шел на компромисс во время расследований» – могли бы быть навеки преданы забвению. Имелась, конечно, и более мрачная возможность – что мафия или еще кто-нибудь уберет «сданного» Балджера. Это бы точно исключило вероятность того, что Балджер может разоблачить Морриса. Но Моррис утверждал, что даже не рассматривал всерьез подобного исхода. «Я просто хотел, чтобы их упрятали за решетку», – говорил он.

Однако он понимал, что лжет себе, когда считает, что окажется в полной безопасности, если ФБР упрячет Балджера за решетку. «В то время я не мог соображать ясно, – говорил он. – Думаю, частично потому, что решил – если Коннолли разоблачат, то и меня тоже, и, думаю, в то время я и в самом деле хотел, чтобы о моем участии стало известно». Исполненный страха и отвращения к себе, Моррис тем не менее так и не решился во всем признаться властям.

Вернувшись в «Глоуб», О’Нил рассказал обо всем коллегам. Все были потрясены, и началась дискуссия о том, можно ли подобную информацию предать гласности, не спровоцирует ли это кровавые разборки в криминальном мире. Но репортеры понимали, что, прежде чем принимать решение о публикации, придется как следует потрудиться. Пока у них только один источник. Бывают случаи, когда одного анонимного, но надежного источника достаточно, чтобы создать свою историю, но только не для громкого разоблачения вроде этого. Информацию Морриса необходимо проверить.

В июле О’Нил и Каллен полетели в Вашингтон, округ Колумбия, чтобы встретиться с Уильямом Ф. Уэльдом. Уэльд только что ушел в отставку с поста главы Управления по уголовным делам министерства юстиции в результате огласки политической дискуссии с Эдом Мизом, генеральным прокурором. За ленчем Уэльд вел себя настороженно. Он сказал, что до него доходили слухи из агентств вроде полиции штата. И заметил, что, по его мнению, эти слухи правдивы. Но доказательств у него не было, и репортеры не получили бы ничего, что смогли бы использовать.

Затем, в последнюю неделю июля, Лер позвонил Бобу Фицпатрику (это имя то и дело всплывало во время расследования). Уроженец Нью-Йорка, тот вступил в ФБР в 1965 году. Он служил в Новом Орлеане, Мемфисе, Джексоне, Миссисипи и Майами, преподавал в академии ФБР в Куантико, штат Вирджиния. С 1980 по 1987 год этот, теперь уже бывший, агент служил помощником руководящего специального агента в бостонском отделении, был в это время начальником Морриса и контролировал отдел по борьбе с организованной преступностью. В 1988 году он работал в Бостоне частным следователем.

Лер приехал в дом Фицпатрика на Род-Айленде, и хозяин повел его прогуляться по пляжу. День был сырой и облачный, на пляже ни души. Далеко в Атланте демократы на своем съезде выдвигали губернатора Массачусетса Майка Дукакиса.

– Что вам известно? – резко спросил Фицпатрик.

– Известно многое.

Расхаживая по песку, Фицпатрик выглядел раздраженным. А затем заговорил, и следующие несколько часов рассказывал об Уайти Балджере и ФБР, о Коннолли и Моррисе.

«Он стал гребаной обузой», – сказал Фицпатрик о Балджере. Он говорил, что во время службы в бостонском отделении его все сильнее беспокоило качество информации, получаемой от Балджера, взлет Балджера на самый верх и превращение в самого влиятельного гангстера в городе. «Ни в коем случае нельзя иметь в осведомителях главного бандита, – проговорил Фицпатрик, гневно повысив голос. – Этот мафиози станет проводить свою политику и завладеет вами. Он станет вашим боссом!»