Черная метка
Шрифт:
– Порвал голыми руками. – Рядом со мной присел Марино. – Черт возьми, он сильный парень. Док, она, наверное, уже была мертва, когда он приволок ее сюда, правильно?
– Не совсем. Ткани еще реагировали на побои. Вот следы.
– Но зачем забивать до смерти почти мертвое тело? – задал вопрос Марино. – Я хочу сказать, что она не сидела и не спорила с ним. Не сопротивлялась. Это очевидно. Нет ни следов борьбы, ни кровавых отпечатков.
– Он ее знал, – раздался за моей спиной голос Андерсон. – Это наверняка ее знакомый. В противном
Марино сидел рядом со мной, упершись локтями в колени и держа фонарик в руке. Он взглянул на Андерсон словно на клиническую идиотку.
– Не думал, что ты тоже спец в психологии. Ходила на курсы или изучала самостоятельно?
– Марино, посвети, пожалуйста, сюда, – проговорила я. – Здесь плохо видно.
Луч фонарика высветил на теле кровавый рисунок, который я сначала не заметила, потому что была занята ранами. Буквально каждый дюйм обнаженной плоти был испачкан завитками и мазками крови, будто нарисованными пальцами. Кровь засыхала и начала покрываться коркой. К ней прилипли волосы – те самые длинные светлые волосы.
Я показала их Марино. Он наклонился ближе.
– Спокойно, – предупредила я, потому что почувствовала его реакцию и знала, что именно показываю.
– А вот и ваш начальник, – сказал Эгглстон, осторожно входя в комнату.
В тесном помещении было тесно и душно. Оно выглядело так, словно здесь выпал кровавый дождь.
– Придется восстанавливать последовательность событий, – произнес Хэм.
– Нашел стреляную гильзу. – Эгглстон с довольным видом передал ее Марино.
– Марино, если хочешь отдохнуть, я могу ей посветить. – Хэм пытался искупить свою непростительную ошибку.
– По-моему, достаточно очевидно, что она лежала на этом самом месте, когда ей наносили удары. – Я сказала это, так как не считала, что в данном случае необходимо восстанавливать цепочку событий.
– Съемка покажет наверняка.
Это был старый французский метод, при котором вначале на пленку снимается пятно крови, а потом – геометрически вычисленный источник крови. После многократной съемки получается трехмерная модель, показывающая, сколько ударов было нанесено и в каком положении находилась жертва при каждом ударе.
– Здесь слишком много народу, – громко заметила я.
По лицу Марино стекал пот. Я чувствовала жар его тела и ощущала его дыхание, когда он работал рядом.
– Немедленно передай это в Интерпол, – сказала я тихо, чтобы никто не услышал.
– Понял.
– Патрон "спир" тридцать восьмого калибра. Когда-нибудь слышал о таких? – спросил Эгглстон Марино.
– Да. С пулей повышенной убойности. "Голд-дот", – ответил тот. – Сюда это никак не вписывается.
Я вынула химический термометр и установила его на коробке с одноразовыми тарелками, чтобы измерить температуру среды.
– Я и без этого могу сказать, док: двадцать четыре и три десятых градуса, – заявил Хэм. – Очень тепло.
Я осматривала
– Нормальные люди не покупают патроны "спир", – заметил он. – Нужно заплатить десять-одиннадцать баксов за коробку из двадцати штук. Не говоря уже о том, что ты должен стрелять не из какого-нибудь дерьмового пистолета, иначе он разорвется у тебя в руке.
– Скорее всего пистолет пришел с улицы. – Неожиданно рядом со мной оказалась Андерсон. – Значит, это наркотики.
– Преступление раскрыто, – съязвил Марино. – Вот спасибо, Андерсон. Ребята, можем расходиться по домам.
Я ощущала резкий, сладковатый запах свертывающейся крови. Вынула химический термометр, который установил Хэм. Ее внутренняя температура составляла 31,4 градуса. Я оглянулась. В комнате, кроме нас с Марино, находилось трое. Я почувствовала нарастающую злость и разочарование.
– Мы нашли ее сумочку и пальто, – продолжала говорить Андерсон. – В бумажнике шестнадцать долларов, поэтому вряд ли он туда залезал. И, кстати, рядом стоял бумажный пакет с пластиковым контейнером из-под пищи и вилкой. Похоже, она принесла ужин с собой и разогрела его в микроволновке.
– Откуда ты знаешь, что она его разогрела? – спросил Марино.
Андерсон была поймана врасплох.
– Два плюс два не всегда дает двадцать два, – добавил Марино.
Наступила ранняя стадия трупного окоченения. Подбородок Ким Люонг затвердел, мелкие мышцы шеи и рук – тоже.
– Она слишком одеревенела за два часа, – сказала я.
– Отчего это происходит? – задал вопрос Эгглстон.
– Мне тоже интересно. Я всегда этому удивлялся.
– У меня однажды был случай в Бон-Эр...
– Что ты делал в Бон-Эр? – спросил полицейский с фотоаппаратом.
– Это длинная история. Короче, у одного парня во время секса случился сердечный приступ. Подруга подумала, он просто заснул. На следующее утро просыпается, а он мертвее мертвого. Она испугалась: вдруг все узнают, что он скончался в постели, – и пыталась посадить его в кресло, а тот стоит, прислонившись к креслу, как гладильная доска.
– Я серьезно, док. Почему это происходит? – повторил Хэм.
– Мне тоже хочется об этом узнать, – раздался от двери голос Дианы Брей.
Она стояла в дверном проеме, сверля меня глазами.
– Когда человек умирает, его организм перестает вырабатывать аденозинтрифосфат, поэтому тело деревенеет, – ответила я, не удостаивая Брей взглядом. – Марино, можешь ее подержать, пока я снимаю?
Он приблизился ко мне, его крупные ладони в перчатках скользнули под левую половину тела женщины. Я вынула камеру и сделала снимок раны под левой мышкой, на мягких тканях левой груди и одновременно сравнивала температуру тела и среды, рассчитывая время появления как трупных пятен, так и трупного окоченения. Я слышала чьи-то шаги, негромкое бормотание и кашель. Из-под хирургической маски стекал пот.