Черная моль (сборник)
Шрифт:
На второй день его вынужденного безделья к нему пришла Лена.
Со дня их ссоры прошло несколько месяцев, но они показались Лене годами. Как ни странно, с уходом Сергея для нее перестал существовать и Арнольд. Лена вдруг стала мерить все его дела и поступки новой меркой: «так бы Сережа не сказал», «так бы он ни за что не поступил». И это все больше отдаляло ее от Арнольда. Тот чувствовал это, терялся в догадках, нервничал, не понимая, что происходит с Леной. А она все более подозрительно вглядывалась в него, придирчиво сравнивая его с Сергеем.
Так продолжалось до того
— Соберутся самые близкие друзья, они разрешили пригласить и тебя, — вкрадчиво, чуть интригующе добавил он.
— К себе в дом ты приглашаешь только с их разрешения? — удивилась Лена.
— У нас твердые правила, — многозначительно ответил Арнольд. — Посторонние нам мешают.
Лена хотела отказаться, но любопытство пересилило.
— Хорошо, я приду, — ответила она.
В комнате Арнольда стоял полумрак, на столе видны были бутылки с вином. К своему удивлению, Лена застала здесь нескольких юношей и девушек с ее курса. Вот уж не думала, что они принадлежат к этому «избранному» кружку. Лена никогда не видела их одетыми так крикливо и безвкусно: пестрые галстуки, длинные, мешковатые небесно-голубые или ярко-желтые пиджаки, узенькие брюки юношей, аляповатые, открытые, тоже очень пестрые наряды девушек.
У всех присутствующих на груди были металлические жучки е белым крестиком. Юноши закалывали ими галстуки, девушки носили их вместо брошек. На вопрос Лены Арнольд ответил важно:
— Это ваш знак.
Потом толстяк Камов поднялся и стал читать стихи, непонятные, надрывные: «Я — бог таинственного мира… Мне нужно то, чего нет на свете… Черный ангел творит задумчивый полет…» Там были «флейты любви», «вещий зов пророка», «молитва тоскующей скрипки» и тому подобная чушь. По Камов читал эти стихи самозабвенно, томно прижав к груди руки.
Лена смотрела, слушала и ничего не понимала.
Вслед за Камовым другой однокурсник Лены, Растягаев, стал рассказывать содержание прочитанной им книги. Его слушали со страхом и почтением. Зловеще понизив голое, Растягаев говорил, что автор книги объявляет труд позором, уделом рабов, что борьба за власть есть сущность всего живого, что только каста господ может владеть и править миром.
— Что он говорит? — сдавленным шепотом спросила Лена.
— Все нормально, девочка, — самодовольно пояснил Арнольд, развязным жестом кладя руку на плечо Лены.
Ошеломленная, она даже не заметила его движения. «Нормально? Да кто же в конце концов эти люди?» Лене стало страшно, отвращение душило ее. Зачем она пришла сюда? Как теперь поступить? Она сейчас же уйдет. Уйдет? И это все? Но что же она еще может сделать? А что бы сделал сейчас Сережа?
Лена быстро поднялась со своего места, подбежала к двери и торопливо повернула выключатель. В ярком свете вспыхнувших ламп эти люди показались ей жалкими и смешными.
— Это мерзость, чем вы тут занимаетесь! Понятно вам? Мерзость! — гневно воскликнула она и выбежала в переднюю.
Дрожащими руками Лена надела шляпку, схватила с вешалки пальто и, крикнув появившемуся Арнольду: «Не смей провожать
На следующий день Лена пошла в комитет комсомола. Секретарь комитета Коля Руднев слушал ее внимательно и хмуро, нервно куря папироску. Потом он повел Лену в партком.
Еще через два дня на закрытом комсомольском собрании после бурных прений, где первой выступила Лена, было единогласно принято решение исключить из комсомола Арнольда, Камова, Растягаева и всю их компанию.
После собрания Арнольд подошел к Лене, подчеркнуто холодный, корректный, и, глядя на нее в упор, тихо процедил сквозь зубы:
— Мы будем мстить.
Лена твердо выдержала этот взгляд, не отвела глаз и спокойно ответила:
— Дурак!
Арнольд побагровел.
— Увидишь и пожалеешь.
Лена презрительно рассмеялась.
С этого дня у нее появилась вера в себя: оказывается, она смелая. Она с радостью почувствовала, как возвращается к ней знакомая со школьных лет вера в коллектив и тяга к нему, горячая увлеченность любым общим делом.
Осенью, после начала занятий в институте, горком комсомола поручил лене руководить драмкружком в одной из московских школ, и она охотно согласилась. С Арнольдом она почти не встречалась и забыла его глупую угрозу. Только мысль о Сергее теперь все чаще посещала Лену, и тогда на ее чуть зарумянившемся лице вдруг появлялась задумчивая, грустная улыбка. И вот эта встреча в школе…
Спустя два дня Сергей позвонил ей, а сегодня она сама пришла к нему.
Сергей стоял около окна и всматривался в заснеженную даль улицы, полную непрестанного, суетливого движения людей и машин. Тревожное ожидание каких-то новых, неведомых событий неотступно владело им. Томительное безделье последних дней не только не успокаивало, но все больше раздражало его, вселяло беспокойство и неуверенность. И сейчас при встрече с Леной, встрече, которую он так ждал, Сергей выглядел сумрачным и замкнутым. К тому же его угнетала мысль, что даже с Леной он не может, не имеет права поделиться своей тревогой. Поймет ли она его состояние?
Лена по привычке забралась на диван и тонкими пальцами перебирала края подушки, время от времени откидывая со лба прядь белокурых волос. Была она в скромном темно-синем платье с приколотым на груди комсомольским значком.
Настороженно текла их беседа. Они встретились после больших и нелегких испытаний, оба изменившиеся, и теперь будто заново знакомились друг с другом.
Внезапно Лена соскочила с дивана и подошла к Сергею.
— А ты чем-то встревожен, — негромко сказала она и украдкой взглянула на Сергея.
— Не то что встревожен, Ленок, но… — Сергей запнулся.
Лена дотронулась до его руки.
— А я вот уверена: все будет хорошо, ты сделаешь любое дело так, как надо.
Это было сказано с таким искренним убеждением, что Сергей невольно улыбнулся и испытующе посмотрел на Лену. Глаза их встретились, и он вдруг почувствовал, что Лена права, что он действительно как надо выполнит любое задание.
Больше ничего об этом сказано не было, но от былой настороженности не осталось и следа.