Черная моль
Шрифт:
И все же для него было полнейшей неожиданностью, когда его пригласили вдруг в заводской клуб и там в присутствии сотен его старых друзей и совсем молодых рабочих пареньков ему под гром аплодисментов были вручены почетная грамота и новейший радиоприемник с надписью: «За заслуги в борьбе по поддержанию общественного порядка в столице нашей Родины — Москве».
Утром Сергей пришел на работу невыспавшийся и мрачный. Вызвав Лобанова, он сердито спросил:
— Где протокол повторного обыска в комнате Горюнова?
— У Воронцова. — Саша испытующе посмотрел на Коршунова и, помедлив, спросил: — А в чем дело? Случилось
— Ничего не случилось, ровным счетом — с непонятным ожесточением ответил Сергей, — кроме того, что я дурак последний. При обыске нашли что-нибудь?
— Опять ничего, — Саша усмехнулся. — Кроме характеристики. Она тоже у Воронцова. Умора, ей-богу.
— Это еще что за характеристика?
— Старая. У Горюнова, видишь ли, однажды какое-то прояснение наступило между двумя пьянками. Решил в вечернюю школу поступить. Ну и пошел в комитет комсомола за характеристикой. Назавтра благой порыв-то улетучился, как сон в майскую ночь. А характеристика осталась. Ну и документик! Особенно в сравнении с новой, которую на наш запрос прислали.
— Да в чем дело в конце концов?
— А вот ты их обе возьми, рядом положи и читай. Все и поймешь. Воронцов, кстати, еще одну получил. Тоже роскошь, а не характеристика.
Сергей быстро снял трубку и позвонил Воронцову.
— Виктор? Тащи сюда характеристики на Горюнова.
Потом Сергей снова обратился к Лобанову:
— Как с машинами?
— Вчера закончили первый тур. Всего обнаружено их три с царапинами на левой дверце. Теперь надо водителей изучать.
— Торопись, Лобанов, торопись.
— Будь спокоен. Тороплюсь.
— А я вот что-то не очень спокоен. Как там у тебя Козин? Ты за ним присматривай.
— Присмотрю не волнуйся! А ты что такой скучный? — Саша похлопал друга по плечу. — Ничего, все перемелется, и мука будет.
— Эх! — отмахнулся Сергей и тяжело вздохнул.
Саша внимательно посмотрел на него и, ничего не сказав, вышел. Встретив в коридоре Гаранина, он спросил:
— Слышь, что это там у Коршунова творится, не знаешь?
— Да с Леной все, — хмуро ответил Гаранин. — У нее, видишь ли, премьера в театре прошла, румынской пьесы. Ну, посол прием устроил. Под утро вернулась. И вообще, машины, цветы, вечерние платья и поклонники, конечно. Все это, между прочим, на нервы мужу действует. Вчера до утра ее дожидался. Ну, и того, поссорились.
— Да, — покачал головой Саша. — А ты говоришь, жениться. Вот такая попадется — наплачешься.
— Лена — человек правильный, — убежденно произнес Костя. — Ничего лишнего себе не позволит. Но уж такая специфика.
— Не зарекайся, — с необычной для него серьезностью возразил Саша. — Специфика опасная.
К Сергею вошел Воронцов с папкой бумаг.
— Толковал с Горюновым? — спросил его Сергей.
— Второй день с ним лясы точим. Про бабушек и дедушек еще получается, а как до дела — ни слова. Озлоблен очень.
— Так. Ну, покажи характеристики.
Воронцов иронически усмехнулся, ни слова не говоря, вынул из папки несколько бумаг и разложил.
Первая характеристика, выданная Горюнову для представления в школу рабочей молодежи, была трехмесячной давности: «Комсомолец Горюнов Н. за время работы на меховой фабрике производственные задания выполнял, принимал участие в общественной жизни, повышал свой идейно-политический уровень, проявил себя как чуткий и отзывчивый
Вторая характеристика, написанная уже для милиции, была диаметрально противоположной. Там были те же штампованные фразы, но все глаголы шли уже с частицей «не». Комсомолец Горюнов, оказывается, «не участвовал», «не проявил себя», «не повышал» и «не выполнял», он даже «не платил членские взносы».
Это был законченный образец бюрократической отрицательной характеристики.
— Дипломаты, политики, — ядовито заметил Воронцов. — Знают, куда что писать. Раз в милицию, — значит, нашкодил. Катай отрицательную. В школу, — значит, «повышать» хочет, катай положительную.
Сергей, помолчав, еще раз внимательно прочитал характеристики.
— Копии пошлем в райком. Там разберутся и кому надо всыплют, — решил он.
Третья характеристика была из комитета комсомола фабрики, где раньше работал Горюнов.
Секретарь комитета писал: «Коля Горюнов был хороший и честный парень. У него было много товарищей. Успевал хорошо работать и заниматься спортом. Много читал художественной литературы. Дружил он с работницей нашей фабрики Клавой Смирновой; это девушка прямая и принципиальная. Мы все гордились его спортивными достижениями. Но я замечал за Николаем, что он вспыльчив и немного тщеславен. Однако в этом смысле на него хорошее влияние оказывали Клава и его самые близкие друзья, комсомольцы Владимир Соколов, Александр Махлин, Алексей Сиротин. Я с ним тоже дружил. Но на этих его отрицательных качествах сыграли деятели из ДСО „Пламя“. Переманили к себе, вырвали из нашего коллектива. И мы ничего не смогли поделать. Я считаю, что в этом наша большая вина перед Николаем и вообще перед комсомолом. А Николай окончательно зазнался и от нас отвернулся. Данная характеристика обсуждалась на комитете. Секретарь С. Владимиров».
Дочитав до конца, Сергей посмотрел на Воронцова.
— Ну, а про это что скажешь?
— А что сказать? — пожал плечами Воронцов. — Нормально. Так и надо писать.
— Эх, все бы так нормально писали! — вздохнул Сергей. — А главное, действовали бы как надо. Нам бы работы живо поубавилось. Ну, что там еще?
Воронцов придвинул ему последнюю из бумаг.
— Из этого самого спортобщества.
— «Товарищ Горюнов Н. В., 1932 года рождения, являлся членом секции по классической борьбе ДСО „Пламя“, — прочел Сергей. — Показал себя вполне дисциплинированным, на занятия являлся без пропусков и опозданий. Горюнов был явно растущим, перспективным и результативным спортсменом. В аморальных поступках замечен не был. После травмы правой руки из списков секции в сентябре с. г. исключен. Председатель ДСО В. Огарков».
— Результативный, перспективный! — с негодованием повторил Сергей, отшвыривая бумагу. — Какие словечки понабрали! А где они были, когда с человеком горе стряслось? Кончилась «перспектива» — кончился для них и человек. Исключили из списков. Рекорды им подавай!
— А тем временем у Горюнова другая перспектива появилась, — прибавил Воронцов.
— Звони в тюрьму, — приказал Сергей. — Попробуем еще раз с ним потолковать.
Небритый, хмурый Горюнов, заложив руки за спину, сутулясь, вошел в кабинет. Плотно сжатые губы нервно подергивались, на бледном, осунувшемся лице блестели глубоко запавшие глаза.