Чёрная невеста
Шрифт:
Я нисколько не повышала голоса, интонация была самая мирная и распевная, однако охранитель покраснел как бурак и взвился с пол-оборота:
— Иди отсюда, сатанистка, пока добром просят.
— Я не из таких, — ответила я. — Свою веру внутри ношу, а не напоказ выставляю.
— Эту?
И он брезгливо подцепил пальцем анкх. Поднял к моему лицу:
— По чужому кресту вас и вычисляют. Тоже мне религия!
— Хвали свою веру, но не оскорбляй другие, — провещала я со значением. Любимый лозунг асасинов — это такие средневековые наркоманы и
А поскольку своих хваталок этот дядюшка не отцеплял, я попробовала освободиться: вперед-назад.
И по нечаянности уронила с маковки окуляры.
Они хряпнули под его могучей ступнёй.
— Теперь я не могу уйти, пока друзья не придут, — сказала я тихо. — Они тоже на службу собираются, выведут меня с закрытыми глазами. Чтобы солнце бельма не обожгло.
Стражник открыл рот и только, наконец, попытался показать мне свой ум, как появился священник. Просёк ситуацию он мигом.
— Ты, милая, одета вполне пристойно, только макияж бы стёрла с губ — уж очень ярок. И волосы закрыть не помешает. Косыночку себе в нашей лавке купи, если у себя не отыщешь.
Либерал, однако.
— Только с чего ты по-вдовьи наряжена? — продолжал он. — Мы на праздник сюда приходим, а не на помин души. Тут цветное и белое куда уместней.
— Ох, батюшка, — вздохнула я. — Цветное — не для удручённой плоти, а белое — оно и есть самый траур. Как саван.
Смиренно поползла от центра к одной из барочных колонн и стала там, покрывшись кружевной мантильей, которая как по волшебству вылезла из моего корсажа. Мой любимый цилиндр нипочём не влазил за пазуху.
Освещение тут было в целом куда более терпимым и приятным, чем на улице. Народ сочился постепенно и неторопливо, закрывая меня от главных действующих лиц. Церковное пение я люблю куда больше евангельского речитатива, Но пока делать было нечего — пришлось вынести на своих хрупких плечах долгую службу.
Наконец, сверху заголосили певчие. Самый любимый момент!
Голос у меня мощный и полётный, хотя не очень поставлен. Природное меццо с контральтовым привкусом. Слова я побоялась накладывать на мелодию, чтобы не впасть в очевидное святотатство. И без того всё выглядело так, будто в хор миланских кастратов затесался юнец на самой грани половой зрелости.
Разумеется, тут меня крепко взяли за локоток и вывели под мои приговоры:
— Другие бабуси ведь подпевают, разве нет? И с фэйс-контролем у меня в порядке. А друзей, так и быть, на паперти встречу, чтобы сюда не заходили. Вот так и не удалось в очередной раз.
Полная ерунда. Я сегодня уже раза три добилась чего хотела.
…И вот я смотрю на Христов Замок со стороны: толстый перст, зажатый в кулаке. Конечно, выглядывать неизвестно кого на обрывистом крыльце — не самая лучшая методика, тем более что под старинными дубами лежит почти непроницаемая тень, а ветерок приятно леденит кожу под моими шелками. А снаружи играют в свою безумную игру пронизанные светом краски: версальская зелень газонов, перекормленные розы
Меня видно из прорезей галереи, оттого жду я не очень долго: и вовсе не приятелей по цвету и расе.
Ага, вот и ловец поспешает. Отделяется от струйки самых торопливых прихожан и течёт в мою сторону. После небольшого скандала на диво толерантные служители божьи почти всегда стараются этот скандал замять.
Молодой человек в сером кителе прямого покроя и брюках. Светлый шатен, причём, похоже, натуральный: редкость в наши интернациональные времена. Говоря откровенно — рыжий. Огонь и белизна почти без веснушек, золотые глаза. Черты лица и фигура также не без приятности. Хорист или служка?
— Я вам новые очки принёс, — говорит без каких-либо вступлений и опускается рядом на скамейку, направляя их на меня, точно указку. Brendasport. Марка так себе, но уж и то хорошо, что горнолыжные, почти такие же массивные, как моя недавняя потеря.
— Пожалуйста, соблюдайте дистанцию, вы вторгаетесь в моё личное пространство, — чеканю я. — В смысле, отодвиньтесь подальше к краю.
Это явно не совсем то, к чему готовился наш семинарист (ну да, униформу я распознала). Возможно, он ожидал того, что я не куплюсь. Может быть, напротив, полагал, что я инстинктивно потянусь за даром, а потом отдёрну пальчики.
А теперь слегка сбитый с панталыку студент послушно ёрзает вдоль скамьи крепкими спортивными ягодицами.
— Простите, мне ведь говорили, что у готов свой этикет. Который позволяет мужчинам и женщинам общаться без трений. Вообще извините нас всех, ладно? Люди в храме упёртые, но в целом ничего себе.
— Конечно, о чём речь. Извиняю. Очки-то откуда?
— Мои. Я в них не очень нуждаюсь: для походов что получше раздобыл.
В непринуждённой беседе выясняются три вещи. Он щедр. Он горный турист со стажем, И, наконец, он куда лучше знает наши обычаи, чем признаётся.
Окуляры я беру: грех отказываться от благодати. Слово за слово, нога за ногу, и мы уже не торопясь двигаемся к ближайшему постному кафе. Очень и очень неплохому, но цены там — не для рядовых богомольцев.
Что ещё раз доказывает, что хорошенький мальчик работает приманкой.
Ну, praemonitus praemunitus. На предупреждение рассудка забьём. И так вооружены неплохо.
— А вы…можно на ты? — неплохо поёте. Поешь. Слух не абсолютный, но это поправимо.
— Я не читаю по нотам.
— Поют же «а капелла», верно?
Верно. Церковнославянские мелодии крюкового письма.
Я не читаю в твоих мыслях, говорю тебе. Только поют и «а капелла», союз тебе на язык так и не подвернулся, служитель культа.
На прощанье мы обмениваемся посулами позвонить и именами. Ярослав и…
— Леди Асфодель.
— Что, так и покрестили? Этим анкхом, наверное?
Проявлено недурное чувство юмора.
— По паспорту Александра. Сокращенно — Ася Журавлёва.
Карты на стол. Покрыто.