Черная Пасть
Шрифт:
– Урву!
– с улыбкой повторил Юрий Карлович.
– И непременно тыщенки две! Это - звучит!..
Он стал расспрашивать об альманахе и возможностях его перехода на права журнала, об авторах, новых произведениях туркменских писателей, их переводах на русский...
Зашел разговор об очерке. Для каждого издания это один из острейших вопросов. Я посетовал, что находятся у нас литераторы, которые откровенно или скрыто настроены против сюжетных очерков, частенько называя их "облегченными или комолыми" рассказами. Мне хотелось узнать мнение Олеши; очерк я всегда любил
– Втягиваете меня в свой спор?
– горячо поддержал разговор Олеша.
– Говорю совершенно серьезно, что "Кармен" Мериме я считаю отличным очерком. Это не принижает "Кармен". И я не раз думал об этом. А что сказать про "Ат-Даван" Короленко!.. Это одна из лучших новелл мировой литературы, хотя автор считал ее очерком. В споре об очерке - я на вашей стороне. Написать об этом для "Ашхабада"? Подумаю. Честно говоря, очень хочется написать. Горький говорил, что очерк граничит с исследованием и рассказом... Возможно, что это и так. Вот о "границах" очерка и следует потолковать. И не надо забывать о "Кармен"...
* * *
...В дни Третьего писательского съезда Олеша сидел дома. Я застал его одного... Юрий Карлович был в наглаженном костюме, при галстуке. Сначала я думал, что Олеша собрался уходить из дома, но оказалось - он ждал какую-то особу из Мосфильма для работы над киносценарием.
– Старый чудак принарядился для встречи!
– говорил Олеша, ежеминутно оглядывая себя в зеркало.
– Предстоит редакция не только сценария, но и моей внешности. У меня сегодня - прием!
После недолгого разговора, в котором главным была какая-то недосказанность, Олеша спросил:
– На съезде будешь?
– Да, у меня гостевой билет...
Юрий Олеша прислушался к шагам за дверью, порывисто встал с кушетки, но шли не к нему: спешили на более верхние этажей...
– На первом съезде мне приходилось от самого Горького отбиваться, а теперь вот никто не тревожит... Видно, мне приписан полный покой. Провожу девицу из Мосфильма и улягусь...
Никто к нему не пришел и он вызвался проводить меня. Далеко отлучиться из дома Юрий Карлович не рискнул, только до Пятницкой. Он хмурился, разговаривал рассеянно и спрашивал у прохожих время. Возле винного, безлюдного в этот час магазинчика, в котором отпускалось в розлив, не сговариваясь, мы остановились.
– Зайдешь?
– спросил Юрий Карлович.
– У меня сухой закон.
Зашли больше ради уважения к былому, чем из-за потребности. И это было последнее вино, выпитое вместе с Юрием Олешей. Он сам заказал белый портвейн... Мне - два стакана. Себе - один. И три шоколадных конфетки в синем...
В памяти осталась какая-то загадочная, тихая улыбка на лице Юрия Олеши, и его медленная, шаркающая поступь по Пятницкой. После дождя
– Съезд уже начался!..
* * *
...После заключительного заседания участники съезда возлагали огромный венок к Мавзолею. Через двор Кремля мы шли вместе с Сергеем Смирновым и еще одним, приезжим поэтом. Я осмелился напомнить Сергею Васильевичу про Олешу.
– Виноват, пожалуй, я!
– сожалеючи сказал он.
– Списки у меня были...
С Красной площади мы уходили вместе с Юрием Гор-диенко. И опять говорили о нем...
– Разыскать бы его сейчас!
– воскликнул с надеждой Гордиенко.-Побыть с ним - это праздник!..
– Он или дома, или в "Национале", - высказал я предположение.
– Берешься найти Олешу?
– Постараюсь...
– Приглашай его ко мне. Если согласится, дай знать по телефону.
– Юрий Гордиенко льстил себя надеждой увидеть Олешу у себя в гостях, в Руновском переулке и заспешил домой.
У меня был небольшой, но верный выбор: писательский дом напротив Третьяковки или... Юрий Карлович много лет подряд, во второй половине дня постоянно сиживал в кафе "Националы". Это наискосок от гостиницы "Москва". где мы с Гордиенко разрабатывали нехитрый план поисков популярного и в то же время очень одинокого создателя "Трех толстяков".
Моросил майский, но холодный и злодейски колкий дождик. Было часов пять... Пересекая улицу Горького, я почему-то был уверен, что встречу его непременно здесь.
В кафе, около вешалки стояло почему-то два швейцара: один пожилой, а другой помоложе.
– Юрий Карлович?...-степенно отозвался на мой вопрос старший.
– Недавно пришел. Не будете раздеваться? Позвать? Подождите.
Юрий Олеша появился в том же новом, темно-сером костюме, быстрый, нетерпеливый, видно, находясь в жару прерванного застольного спора... Он был тщательно выбрит, имел задорный и боевой вид.
– Со съезда?
– спросил он, тепло поздоровавшись. Ответить не дал.
– Почему не раздеваешься? Пойдем к нашему столу. Будет интересно...
Я торопливо рассказал ему о хлопотах Юрия Петровича Гордиенко. Он задумался.
...Это была наша последняя встреча с Олешей. Последние ее минуты. Встреча была страшно короткой, и как бы мне ни хотелось говорить сейчас о ней подробно и медленно,- все равно она будет скоротечной и мимолетной... Юрий Карлович вытер мне своим платком мокрую от дождика щеку и честно, как всегда, по-мужски, откровенно сказал:
– Уйти я не могу, понимаешь!.. Жалею, но не могу. И твое тяжелое положение понимаю. Решай: к нашему столу или к нему!.. Извинись за меня.
– Он помолчал и с расстановкой добавил.
– И скажи Юрию Гордиенко, что стихи его люблю!.. А теперь твое слово... Я жду.
Положение мое было не из легких.
– Идем к нашему столу. Гордиенко не должен обижаться, - приглашал Юрий Карлович.
Я не принял этого приглашения. Меня ждали...
– Тогда иди, - с пониманием и ласково сказал мне Юрий Олеша.
– Иди!..