Черная Пасть
Шрифт:
– Кого ты спрашиваешь, Сабит Мустафин?
– вызывал его на более откровенный разговор Сергей Брагин.
– Всех спрашиваю, - придавив ладонью крышку от чернильницы, ответил Мустафин.
– И себя первого спрашиваю!..
Прямо перед Мустафиным со стула, стоящего около этажерки с кубками и шахматными часами, поднялся неопределенных лет, седовласый, но не старый, с приятным розовощеким лицом и ноздреватым приплюснутым носом гость из главка. По виду это был очень здоровый, жизнерадостный, с отличным пищеварением атлет, имеющий склонность к раннему поседению. Когда же он заговорил, то оказалось, что голосок у него болезненно жидок, а выговор шипящих звуков жестковат, с занозистой ржавчинкой. В комнату, где заседал
– Не всякая новация становится понятной и доступной сразу и каждому. Истинно прогрессивное, а не старомодное, высоко интеллектуальное, а не примитивно политграмотное и низменно бытовое, зиж-ждется...
– тонко и надрывно, как кузнечик в лебеде, заскрежетал представитель главка.
– Про плешивую девку не зря же я заговорил!
– Му-стафин сделал не совсем приличный жест рукой вокруг живота и добавил.
– Ваша речь, милый товарищ, меня не удивила. Кто варит плов в казане, у того руки в саже!.. А вы тоже возитесь с печной... моделью Евы Казимировны!..
Ноздрястый украдкой взглянул на свои ладони, но вовремя спохватился и поспешил снова пристроиться к разговору.
– Занятно слушать бывальщины. В них столько первозданной простоты и отважной провинциальной доверчивости, что нельзя не умиляться выступлениями таких респектабельных авторитетов нашей отечественной галургии, как уважаемый Сабит Мустафич.
– Представитель главка тонко и люто мстил за выказанный испуг и опасение увидеть на своих руках сажу, но не от казана, а от внедряемой с его помощью печи "кипящего слоя".
– Галург Мустафин, разумеется, не может не знать о сложном генезисе самой технической идеи "кипящего слоя" и ее воплощении в столь оптимальный вариант промышленного агрегата. Я имею в виду ваше приобретение!..
– Агрегат, что и говорить, оригинальный, а его генезис - зарождение и развитие, я имел возможность проследить раньше, повторяю - в готовом виде, еще на содовом производстве в азовском бассейне!
– теперь уж с дискуссионной запальчивостью и ораторской осанкой заговорил Сабит Мустафин, сохраняя в то же время традиционную месткомовскую демократичность.
– Предлагаемая новация не столь свежа, а главное - не очень-то подходит нам. То, что годится для содового производства, у нас может потерпеть фиаско!.. Я уже сказал, что нависает сдача печи на наш баланс, и вы добиваетесь этого, как я понимаю. Рычаги очень мощные приведены в действие, и как видно, пока не самые главные.
Представитель главка пожал плечами и пододвинул свой стул к Кагановой.
Игорь Завидный давно порывался вставить словцо в разговор, и счел выгодным сделать это в создавшейся ситуации.
– Плакаться на какое-то давление и беззащитность, по меньшей мере, похоже на гримасничество, вымогательство снисхождения и скидок на провинциализм. Если и приведены в действие какие-то рычаги, так это атрибуты высокой технической культуры и обязательности научных вы водов для уважающих себя практиков!.. Пагубные прояв ления узкого практицизма у вас, товарищ Мустафин, проглядывают весьма зримо. Похоже, что вы не доверяете советской науке и ее бескорыстным представителям. Можете быть уверены, что наша печь получит мировое признание, и прерогатива будет принадлежать нам. Прерогатива!.. Вам понятно это слово, товарищ Мустафин?
– Знакомое словечко, батыр Завидный! А вам понятно такое словечко... престидижитатор?
– Простите, какое?..
– Вот и задумались, Игорь Маркович. А слово не так уж и хитроумное. Так интеллектуально толкуется... дошлый фокусник, проделывающий свои номера при помощи неимоверной быстроты движений и ловкости рук. Так вот, лично я всегда больше всего опасаюсь
Завидный помялся, взглянул на Семена Семеновича, который в чем-то горячо убеждал парторга Сахатова.
– В своей среде мы изобличаем сомнительных технических отпрысков...
– брезгливо выговорил Завидный, стараясь не очень-то распространяться.
– Наша печь - плод коллективного и квалифицированного мышления, и она не лишена того секрета долголетия, который не сразу проявляется. Для нее существует определенный период, чтобы выйти в элиту... И мы ее дотянем.
– Вы хотите сказать, Игорь Маркович, что ваша печь похожа на волшебную печь Исфагана? Помните такое чудо Востока? Земное, всамделишнее и действующее... Недавно в газете о ней опять писали. Загадка и диво! Как известно, установлена эта печь была вместе с котлом в бане. Для нагрева воды в огромном котле достаточно было... Чего бы вы думали? Обыкновенной свечки с фитильком. Эксперты со всего света съехались в Исфаган, чтобы разгадать секрет банной печи. Американцы больше других усердствовали, доказывая, что в печке используется... скрытая атомная установка. И что вы думаете? Разобрали печь по кирпичику. Каждую штуковину оглядели, замерили и описали. Ничего сверхъестественного не нашли. Покачали головами и на высокой научной основе опять сложили печь - тютелька в тютельку. И как вы думаете?
– Мустафин повернулся к Еве Казимировне и помолчал.
– Печь как ни разогревали, она была холодна. Навсегда остыла. Дух-то из нее выпустили. Понимаете, какое чудо в нее мастер вселил! Живой дух. Без живинки самая хитрая поделка, как сказал мне приятель, будет опять же похожа на клячу деда Щукаря.
– Помилуйте, что за аналогия!
– простонала Ева Казимировна.
– С крутым замесом и кисленькая, как наш казахский курт!
– Мустафин сказал это, перевалившись через стол и принимая от профессора Сокольникова записку, которую, кажется, тот в свою очередь получил от кого-то через приоткрывшуюся дверь. Записку Мустафин отдал Сахато-ву и закончил выступление воинственно: - В отношении печной установки я от своего мнения не откажусь!
– Твое мнение, Мустафин, имеет вес. Учтется, - ответил Сахатов и вернул записку.
– Читай...
Заговорил Семен Семенович Метанов, а гневный Мустафин принялся читать послание, написанное на большом, желтоватом листе, разграфленном жирными линиями и вырванном из какой-то конторской книги. По каракулям понял Мустафин, от кого была цветистая весточка: писала Степанида Маркеловна. Лист большой, и редкие слова разбежались по нему, как овцы на выгоне. Мустафин подсел к Сергею Брагину и показал грозный ультиматум. Он гласил: "Давай мне, Мустафа, прения..."
– Что делать?
– пожимал плечами Мустафин.
– Обратись к собранию, - посоветовал Брагин.
– Степанида ждать не будет. Ворвется и скажет все напрямик!
– А ты боишься?
– Зачем такие слова, Сергей Денисович! Не я, а другие побаиваются.
Полуобернувшись и привстав, Мустафин посмотрел на дверь. Через щелку виднелся желтоватый, придымленный свет в коридоре и чья-то прилипшая к дверной ручке фигура. В успокоение себе Мустафин предположил, что это Степанида Маркеловна застыла у порога. Но терпение ее нельзя было испытывать, искушение выступить могло толкнуть ее на лихой шаг. Мустафин пододвинулся к столу, чтобы посоветоваться с Сахатовым. Тот молча прочел послание и передал директору Чары Акмурадову. Поинтересовался запиской и представитель главка. Предвидя, должно быть, характер и эффект, от выступления Маркеловны, он начал тыкать авторучкой в разлапистые каракули и шептать что-то директору. Чары Акмурадов посмотрел на Му-стафина с Брагиным, а седоволосый молодец из главка взглянул на Еву Казимировну, и так выразительно, что у Кагановой зарделись щеки и грудь высоко поднялась от глубокого и затяжного вздоха.