Черная Призма
Шрифт:
Каррис начала обшаривать город, выискивая уцелевших и оценивая разруху. Делай что должно, что прямо перед тобой. Город было непросто сжечь. Дома были каменными, хотя и с деревянными перекрытиями, деревья стояли зелеными либо от ручного полива – река бежала через весь город – или их корни уходили глубоко. Но каждый дом в центре сгорел полностью. Значит, красные извлекатели. Наверняка шли по домам, поливая красным люксином все деревянные балки.
Каррис прорыскала два часа, перебираясь через груды мусора на улицах, иногда приходилось обходить целые кварталы. Она замотала лицо мокрой тряпкой, но голова все
Она не нашла ничего, кроме еще нескольких трупов и угрюмых собак.
Весь скот угнали. Городской храм был местом небольшого боя. Тело люксиата, обезглавленное, как и все прочие, лежало снаружи у дверей. Каррис представила, как он угрожает солдатам снаружи, пытаясь защитить паству, ищущую убежища в стенах храма. Внутри она нашла садовые ножницы, топор, ножи и пару тесаков, один сломанный меч и обезглавленные тела. И повсюду запекшаяся кровь. Балки были опалены, но не загорелись. Либо кривое извлечение, либо религиозный страх, либо просто балки из железного дерева, доставленные из пустыней южного Аташа, были старыми и плотными.
Однако скамьи и тела сгорели. У Каррис кружилась голова не то от дыма, не то от привычного уже зрелища смерти и страданий. В заднем углу храма за лестницей она нашла молодую семью, отец обнимал мать, которая прикрывала ребенка. Солдаты их не нашли. Они задохнулись от дыма в объятиях друг друга.
Каррис тщательно осмотрела каждого из них, пытаясь нащупать хоть какую-то пульсацию на шее. Отец мертв. Мать, почти подросток, мертва. Последним Каррис взяла на руки спеленатого младенца, мальчика. Она взмолилась в душе. Но Оролам был глух – в крохотном тельце не было жизни.
Каррис пошатнулась. Надо уйти отсюда. Она положила младенца на ближайший стол и увидела, что это алтарь. Она двинулась по главному проходу храма, мимо дымящихся скамей по левую и правую руку, изображений других времен, другого принесенного в жертву младенца, и все это присоединялось к кровавому хороводу развернувшихся перед ней ужасов.
Она почти вышла, когда пол провалился.
Глава 25
– Тебе придется сделать выбор, Кип, – сказал Гэвин.
Судя по всему, Кип провел без сознания несколько секунд или минут. Было по-прежнему темно, в небе холодно горели звезды, костер не подпалил его одежды, хотя он упал совсем рядом. Удушающая красная люксиновая маска исчезла, на его коже осталась лишь легкая пыль, твердая и царапучая.
– Я убью тебя! – сказал Кип. Он не мог никому доверять. Все лжецы. Каждый честен лишь перед собой. Страх нарастал, и от этого вспыхнул гнев, как порой бывало, жгучий, дикий и неукротимый. Он сел, уставившись в лицо Призмы. Тот смотрел на него холодно, без сожаления, ему просто было любопытно, что сделает Кип, слов его он не слушал. Кип подумал – сможет ли он сотворить те гигантские зеленые копья из огня, чтобы проткнуть этого человека?
Умно, Кип. Ты Оролам где знает, и ты убьешь своего провожатого? За что? За то, что не стал терпеть твою злость? Это не предательство, Кип, это урок. Кип вздрогнул. Он ведь и правда думал, что Гэвин хочет его убить. Вот в чем дело. Он не дал Гэвину иного выбора, кроме как показать, что ребенок им манипулировать не будет. Он не просто старше Кипа, он умнее, жестче, намного опытнее и требует
И это было… уместно.
Но Кипа продолжала бить дрожь. Пусть и на несколько секунд, но он поверил, что умирает – и с этим он ничего поделать не мог. Но именно этот человек может показать ему, как не остаться беспомощным снова. Этот человек поможет ему научиться отомстить за мать и Ректон. А Кип будет продолжать молча сидеть и упираться?
Пытаясь сохранить достоинство насколько это было возможно, Кип снова сел на бревно. Колени его дрожали, но он мог сидеть, не позоря себя.
– Простите, – пробормотал он, отводя взгляд. Прокашлялся, чтобы не дать петуха. – Что за выбор? – спросил он.
Он увидел, что Гэвин несколько удивлен и доволен тем, что Кип не полез в драку, но оставил это в стороне.
– Ты мой сын, Кип. У этого факта есть последствия. Для тебя.
Кип пристально наблюдал за лицом Гэвина. Он сказал «мой сын» не скривившись, даже не прищурившись. Кип подумал – не репетировал ли он эти слова, чтобы произнести их так непринужденно. Кип видел, чего стоило Гэвину признание в отцовстве, и все же он даже не поморщился, признавая недостойное существование Кипа. Это должно было быть игрой – кому приятно узнать, что у него есть ублюдок? – но это была игра ради спасения Кипа.
Гэвин оказался лучше, чем Кип ожидал.
– Быть моим незаконным сыном дорогое удовольствие, – продолжал Гэвин. – Ты вырос без преимуществ, но люди, которые завидуют привилегированным, будут завидовать тебе. У тебя нет образования, но те, у кого оно есть, будут смотреть на тебя сверху вниз, если ты будешь знать меньше их. Если я признаю тебя, к тебе потянутся дурные друзья. Те, кто ненавидит меня и завидует мне, не часто могут на мне отыграться, Кип. Я слишком силен и опасен. Но они отыграются на тебе. Это нечестно, но такова жизнь. Тебя постоянно будут оценивать, и все твои успехи и провалы будут иметь такие последствия, о которых ты сейчас даже догадаться не сумеешь. Мой отец может не признать тебя. Другие будут пытаться доказать, что ты самозванец. Остальные попытаются использовать тебя против меня. Третьи захотят стать тебе друзьями лишь ради того, чтобы обрести мое расположение. Лживая дружба – это яд, от которого я хотел бы защитить тебя.
Поздновато. Кип подумал о Раме: Раме, который всегда командовал, который всегда был рад ткнуть Кипа носом в его собственное ничтожество, говоря, что это дружеская шутка. Рам, которого любила Иза. Рам. Мертвый. Со стрелой в спине.
– Так какой у меня выбор-то? – спросил Кип. – Я то, что я есть.
Гэвин потер переносицу.
– Пока ты можешь сойти за простого студента. Затем, когда пожелаешь, я публично признаю тебя. У тебя будет время набраться опыта, узнать, кто тебе настоящий друг.
– Путем вранья?
– Иногда ложь – самое необходимое в общении с друзьями, – отрезал Гэвин. Он помолчал. – Я просто хочу дать тебе выбор…
– Нет, простите. Я… я не злюсь на вас. Моя мать… вы помните, какой она была? В смысле, до меня? – спросил Кип.
Гэвин пожевал губы. Облизнул их. Покачал головой:
– Нет, Кип. Совсем не помню.
Значит, это не была история о любви. Пустота в душе Кипа стала глубже. Семьи у него нет.
– Вы Призма, наверное, много женщин хотят быть с вами, – сказал он вслух.